Фортуна Геза - ВоинГангер. Славный путь

Линзы дешёвых очков запотели сильнее. Кольца расплывались в мутном тумане и отвлечь от желчных мыслей уже не могли.

«Оставила в коридоре нарочно. Жди, сука! И думай, тварь! Он зде-е-есь. И он ждё-ё-ёт. Заходи-ка! Посмотришь в глаза его, аль?..»

Электрический гул в ушах перерос в монотонный звон.

«Прочь! Уходи! Вот же кнопка! Нажми и беги, Кара, прочь! АрКонг потому ведь и тянет. Ты сможешь себя превозмочь!»

Взгляд ловил теперь мушек , что принимая различные формы, – пятнами, нитями, звёздочками – плавали в поле зрения расширенных мутных зрачков.

«Чего ты сидишь, Кара? То-о-очно! Подумала сразу о том? Про домик у озера, где ты живёшь с любимым вдвоём?.. Поду-у-ума, Кара, поду-у-умала. Ходок – всемогущий Герой. Ты у него попроси-ка! Увидишь сразу – АрКонг, и доли секунды не мешкая, возьмёт тут же под козырёк. Даже подумала сплавить в опеку ему своего… бракованного воронёнка. Где он, под крылом Героя, жить будет, любовью огретый. А ты – с Беласко вдвоём!»

Запотевшие линзы скрывали плотным туманом покрасневшие глаза.

«Нет! На то Духу точно не хватит. Пусть ты и последняя тварь. Но вдруг это сам он предложит? Великий Ходок! – болтливый мелкий пацан».

Лицо внезапно осунулось, зрачки сузились, взгляд помрачнел.

«Тот ли?.. Тот самый ли там Гангер? Тот самый назойливый прыщик? Мечтательный твой дружок? Тот, что подглядывал в душе? И корки таскал по утрам? Что называл тебя Ли́са ? На крыше, что перед сном, рассказывал всякие бредни про Мир. И как классно жить будем в нём… А если там лишь оболочка? Что если его Душа давно обратилась в пепел? Что сделала с ним Война?..»

Пересохшие губы начали вдруг синеть. Глаза забегали по сторонам.

«Что если лишь плоть? Как Душенька! Что тысячу лет назад в себя запечатала демона. Спасла Мир людской, но во прах скормила Войне свою Душу, и вечно теперь в лоскутах, с гнилыми зубами, бесчувственно, себя утоляет в грехах. Как Смерть, что не знает покоя – оторвана от всего, и существуя телесно, не помнит в себе ничего. Аврора открыла мне тайну. Давно ещё, когда я любима была ей как дочка. Когда учила меня!..»

Бледное лицо посинело, местами покрылось пятнами землисто-серого цвета, задрожал подбородок и рот. У доктора застучали зубы.

– Гангер! – Она выдрала клок волос, быстро встала, но ноги обессилено опрокинули на пол. – Гангер! – Тело не слушало – словно как отмерло. И так она, жалко валяясь, истошно шептала одно: – Гангер! – Соплями отёк сразу нос. Оба зелёных глаза уже не держали слёз. – Гангер! – Срывая о пол в кровь ногти, она одержимо ползла. Кряхтя, сопя, но выкрикнуть не могла: «Гангер! Гангер! Воин Гангер!»

Длинный коридор, в конце которого где-то там был кабинет АрКонга, ответил шагами чьих-то ступающих ног.

– Дай-ка угадаю – не то себе представляла? Зашибись, Славный Путь! – просто эпик! Дочку Гангера, как Вонючку дрочат. Я хренею! Так и вижу лицо мамули. Почему промолчала? Вышла молча? Почему не послала её?!

Звук приближающихся шагов с того конца коридора слышался даже слишком отчётливо.

– А ведь я говори-и-ил. Как чуял! Но ты сунулась – на теперь фарш! Да тебя уже покрошили бы, не скажи я – ты дочь Ходока. Там у всех с башками проблемы. Вспомни, что обо мне мели. Но старуха всех переплюнула. Слышала, что она брякнула? Жрать голубей, мол, да кошек. Ко-о-ошек жрать! Твою мать, – слышишь? – кошек! За тысячу лет первый раз такое услышал. Ни собак, ни мышей и даже ни крыс! А ловить и зажаривать кошек. Не-е-е! Это конченный просто трындец. Она сумасшедшая. А ты тёрла ещё с ней дела. Это точно она! Сожрать меня хочет. Клянусь! Это я ещё в зале почуял.

Стены длинного коридора краснели не столько от цвета плафонов, сколько от жаргонной брани, доселе здесь просто неслыханной.

– У старухи ни стыда, ни совести. Дочь Героя, спасшего Мир, заставлять шестерить, как чушку. Вот так супер! Просто чума! Санитарка, – а чё такого? – подотри мне мой жирный зад. Теперь ясно, почему её секретарша, как зашла – первым делом сблювнула. Хорошо, что тебе, ЛОХудра, не хватило ума согласиться убирать там эту парашу. Лучше кошек жрать, чем такое.

Лифтовой холл, в который вышла шагающая, в лево от лифта и вправо имел ещё два коридора. Однако ни к лифту, ни влево, ни вправо пройти ей не довелось. В центре стояло тело.

Неподвижное туловище застыло в странной согбенной позе: с развернутыми внутрь коленями, но широко расставленными ступнями; скрюченными, словно в параличе, руками, разведёнными в стороны. Голова вжималась в напряжённо поднятые плечи. Рыжая сосулька взмыленных лохматых волос прилипла к соплям, размазанным по опухшей от слёз бледно-синей щеке. Через перекошенные очки расфокусированные глаза, чьи белки покрывала сетчатка лопнувших сосудов, встречали вошедших горящим, но мёртвым взглядом.

Громкий взвизг и многоярусный мат забились эхом в холле и трёх коридорах:

– Зомби! Зомби! Малявка! Зомби! – Кролик в панике пытался вырваться из крепко сжимающих рук.

Крик оживил тело: оно вздрогнуло! – потеряло равновесие! – его повело назад. Резким ударом зомби впечаталось в стену, нажав на кнопку спиной. Звонкий одиночный сигнал оповестил – кабина откроется. Шаркая, двери разъехались в стороны.

– Фартануло! Бегом! Бегом в лифт! – Кролик дёрнулся, но руки крепко держали тельце. – Очнись, дура! Валим! Эта тварь на нас сейчас бросится!

Детская фигура застыла на месте. Она задумчиво смотрела в раскрытый лифт, где две бра, на задней стенке кабины, как два красных ока, наблюдали, ждали и звали к себе зайти.

Кролик дрыгался и кричал, но ребёнок его не слушал. Неподвижно, безмолвно стоял и серьёзно о чём-то думал. Свет из кабины красным блеском отражался в небесно-голубых глазах.

Доктор, прилипнув к стене, словно окоченела. Ни одному из врождённых чувств Кара не доверяла, и с недоумением таращилась на лицо, знакомое до глубины Души!..

Ребёнок перевёл на неё взгляд.

– Здрасте! Не подскажите, где туалет? – дружелюбно спросила девочка и ослепила выпученные зелёные глаза солнечной, доброй улыбкой.

Громкий вдох! Хрип, стон, рык – что-то нечленораздельное прозвучало тут же в ответ. Тело повело в сторону, где кончалась стена и начинался лифт. В открытом проёме, потеряв за собой опору, зомби, кряхтя и хрипя, рухнуло прямо в него. Эхо удара раскатилось в коридорах и холле.

Двери лифта, шаркая неприятно роликами, начали съезжаться, но торчащие из кабины ноги безжизненно распластанного тела не позволили им закрыться.

Точки

АрКонг сидела за рабочим столом и разглядывала испачканную мёдом шпажку. Пальцы держали её через салфетку. Толстое довольное лицо искривлённо отражалось на крышке мармита, переставленного на сервировочную тележку, засыпанную битой посудой.