Beatrice Boije - В твоих руках и Цепи станут Жемчугом

Моросил противный дождь, вынимающий душу своей промозглостью, но вопреки всему освежающий голову запахом сырой земли и размокших листьев. В армии им гордились, и Беатрис наверняка тоже могла бы гордиться им… если бы могла увидеть. В последний раз он видел сестру на балу в честь рождения племянницы три года назад. Перед тем как его призвали. После того приступа перед помолвкой с Теодором на ее лице было трудно застать искреннюю улыбку, так и тогда, она улыбалась только потому что того требовали приличия. Остальные улыбались в ответ и веселились во всю, но его было не обмануть, он знал свою сестру лучше кого бы то ни было. Ее мысли омрачила страшная тайна, которую она томила в сердце, не смея довериться никому. Он почувствовал это, когда она так по-детски колко впилась пальцами в его плечо, пока он кружил ее в танце.

В детстве все было по-другому. Алоис был ее отдушиной. Старшие видели в нем наследника, воина и продолжение семьи, а Беатрис своей не свойственной возрасту, словно материнской заботой, будто доставала из него наружу все то человеческое, что в итоге сделало его тем, кем он стал. Тем, кто, выехав за ворота поместья, проезжая мимо кладбища, остановился, чтобы в последний раз возложить цветы на выгравированное на крышке имя.

– Ты всегда любила белые… – мокрые лепестки роз оросили мраморную плиту, впившись в нос ароматом, что не смог сбить даже дождь.

Он пытался вспомнить, была ли его сестра счастлива хоть когда-то в своей жизни, но мысли не находили, за что зацепиться. Разве что глаза ее стали блестеть много ярче однажды, через пару лет после того, как в их дом прибыл господин Сперанский. Виктор заменил ей отца, как после и мужа, он один лишь понимал муки ее мятежной души. Наверное и для него тоже он был больше, чем просто наставником.

Погруженный в свои мысли, он не сразу заприметил беспокойное поведение своей лошади, что ждала снаружи, на площадке у склепа. Выбежав на кладбище, он едва успел схватить поводья, чтобы не дать ей разрушить рядом стоящие надгробия. Разрывавший своим ржанием промозглые сумерки, конь бил копытами землю, то и дело вставая на дыбы.

– Прошу прощения, если напугал вашего коня…

Обернувшись, он метнулся в сторону, закрывая собой лошадь, воинственно фыркающую в спину своему хозяину, то и дело утыкаясь в нее носом.

– Кто вы?! Покажитесь! – выхватив шпагу, юноша направил ее в сторону входа в склеп, откуда он только что вышел. – Кто впустил вас сюда?

– Совестно должно быть, Алоис… Мы не виделись всего лишь три года, а ты уже забыл, как звучит голос того, кто научил тебя держать в руках эту самую шпагу… – с ухмылкой покачал головой Виктор, выходя под бледный свет луны, что изредка прорывался сквозь тонкие облака. – Как я сюда попал, тебя не должно беспокоить. Я такой же член этой семьи, как и ты. Я пришел попрощаться.

– Вы даже не явились на похороны. – нахмурился юноша, все же убрав оружие обратно в ножны, – О чем вы хотите говорить со мной теперь, когда от моей сестры осталась лишь прядь волос в мраморном гробу?

– О ее последней воле. – вздохнув сморгнул мужчина, приподнимая брови в усталом жесте. – Так вышло, что мне действительно больше не о чем говорить с вами, моими учениками. Ты меня больше не увидишь, остальным тоже нежелательно знать об этом разговоре, но у Беатрис есть что сказать кое-кому. Узнаешь?.. – из-за ворота камзола мановением длинных пальцев выплыл конверт цвета ночного неба.

– Откуда у вас это?.. – треснувшим голосом спросил Алоис, подходя ближе, чтобы убедиться в том, что зрение не обманывает его. – Отец сказал, что сжег все плоды ее «безумия»… Чуть было не спалил дом, в холле до сих пор на полу пятно…

– Сжег, да не сжег… – закатил глаза мечник, улыбаясь краем губ, – Полагаю, она догадывалась, что это может случиться, потому конвертов было два.

– Что в нем?..

– Боюсь, нам не суждено это узнать. – пожав плечами, мужчина вложил конверт в руки юноши, – Все, что от тебя требуется, сохранить это до того времени, когда подрастут ее потомки, чтобы отдать на хранение. Выбирай тщательно, от этого может зависеть ее будущее…

– Я не понимаю вас… – нахмурившись, Алоис все же последовал за холодной фигурой своего наставника, вновь скрываясь в склепе, – О каком будущем идет речь?

– Дальнем.

Обойдя саркофаг кругом, Виктор молча поддел крышку, легко сдвигая ее в сторону, будто она не весила ни грамма. Сощурил взгляд, будто мог разглядеть, что лежит внутри. Кивнул головой, дав знак Алоису положить послание.

– Я понимаю, что тебе сейчас будет трудно сохранить его в должном состоянии, поэтому запомни, где оставил. Скоро подрастет ее сын.

– Аскель? Ему только девять недавно исполнилось. И почему вы думаете… – его пальцы мелко дрожали, когда он погружал руку во тьму гробницы. Внутри саркофага воздух был будто холоднее, чем зима в Сибири.

– Сейчас это не важно. Просто запомни.

Лошадь скрылась в ночи, еще какое-то время разнося по округе плеск воды и чавканье копыт по размокшей земле. Тень Виктора несколько позже также скрылась из виду вместе с порывом холодного ветра и громким вороньим криком, прозвучавшим подобно громовому раскату. Оставив после себя лишь следы сапог двух людей на мраморном полу и алую розу, возложенную поверх белоснежного букета, принесенного Алоисом.

И конверт… в своем неодушевленном мире одушевленных вещей начавший обратный отсчет. Девять лет уже прошло… осталось еще сто восемнадцать.

– Сделай лицо попроще, старина! Будут у тебя в жизни еще победы, это не последние скачки в этом сезоне.

– Несомненно, дорогой дядюшка… несомненно. А-ну стоять!.. Что там за шум с утра со стороны реки, Эмма? – одернул он промелькнувшую в дверном проеме фигуру в пышном платье.

Как Алоис не старался сохранять ласковое и непринужденное настроение, с каждым годом это удавалось ему все трудней. Глядя на то, как растет без матери Аскель, как к своим детям относится старик Теодор, все сильней им овладевали мрачные думы о безрадостном будущем своих племянников. Эмма нашла радость, развлечение и отдушину в суете светской жизни. Что и говорить, безусловно, она была прекрасна, как ангел, изящна как виноградная лоза, умна и красноречива, но остра на язык, словно дьяволица. За табуном ее воздыхателей, поклонников и фаворитов вязким следом тянулся шлейф ее врагов. Но, поглощенная славой и блеском, который ей дарило ее положение и внешность, она предпочитала не замечать этого «маленького недоразумения».

– Не понимаю, о чем ты… – нехотя бросила девушка, обхватывая руками дверную створку, прижимаясь к ней грудью в усталом жесте. – Хотя, я где-то слышала, говорят, будто герр Вольф и герр Хартман что-то не поделили, и у них случилась… ссора.