Катерина Яковлева - Лихолов

На привале развели костер и зажарили дичь. Девочка от вида огня сначала сильно перепугалась. Рвалась то убежать, то спрятаться. Долго и тяжело путники уговаривали ребенка сесть поближе к костру. В конце концов Лихолов потерял терпение, схватил девочку и сам сел с ней близко к огоньку. Малышка сдалась, свернулась у него на коленях калачиком, уткнулась носом в его куртку и сидела молча. Однако отведать пищу она согласилась очень легко. Впилась в мясо зубами, нервно и дергано отрывала плоть с косточки, как едят добычу звери. Мужчины не могли спокойно смотреть на это, ибо больно было думать, как сильно малышка одичала, раз так ест. Елисей неловко утер лицо и отвернулся. Насытившись, девочка привыкла к огню, расслабилась и смогла уже сама сидеть на земле. Даже потянула ручонки к углям, изумленно смакуя давно забытые ощущения тепла на коже… А потом вдруг принялась снова напевать какую-то колыбельную, то единственное, что она хоть немного помнила из своей прежней жизни – видимо, такие теплые воспоминания не вытравить из сердца даже самой ледяной тьме.

Спать снова пришлось в лесу на земле. И по очереди, чтобы охранять сон странной девочки, имевшей все шансы среди ночи вдруг обратно превратиться в опасный бродячий туман. Малышка же мирно уснула, уткнувшись в бок Лихолову. Елисей на этот раз только слегка затоптал костер, но накрывать их сырыми ветками не стал. Теперь путники находились под защитой странных драконьих камушков, нечего было бояться. А угли еще долго грели.

Наутро странствие продолжилось. Дорожка втягивала в себя откуда-то из зарослей и другие маленькие тропинки, становилась все более широкой и вытоптанной, пока, наконец, не вывела путников к опушке. И перед ними предстал вид большой деревни. Сначала тянулись возделанные поля, над которыми трудились крестьяне. Местами земля оставалась дикой и на этих зеленых островках пастухи выгуливали овец. А дальше виднелось широченное кольцо высокого деревянного частокола, окружавшего городище. В таком поселении наверняка кто-то будет готов за некое вознаграждение предоставить кров, еду, баню, а, может, и продаст лошадь.

– Раньше в наших селах ворота никогда не запирались, – вздохнул Елисей. – Даже на ночь. И дома оставались всегда открытыми. А в иных избах прямо угощение перед сном на столе оставляли. Ну, вдруг гость какой нежданный ночью забредет. Гостеприимство ведь свято для восточинца! А теперь… Вон, гляди на тын! Даже днем едва приоткрыты ворота… Какое уж тут гостеприимство, если страх жизнь сковал?! Эх, туга!

Путники быстро преодолели длинную, основательно вытоптанную тропинку к воротам, собирая на себя удивленные взоры местных жителей. Елисей особо никого не интересовал, наверно, часто между селениями бродили охотники: искали кров на ночь, спрашивали дорогу, приторговывали добычей. Его, вероятно, с первого взгляда принимали за своего: в плотной льняной рубахе, шароварах с отвисшими карманами, в каких-то стоптанных поршнях, в старом бедненьком плаще, с луком наперевес и пачкой стрел за спиной да маленьким ножиком за пазухой – вот и все богатство – обычный северный охотник. А вот Лихолов в своей кожаной куртке нараспашку и темном плаще, с мечом на бедре, в высоких сапогах – был чем-то новеньким и пугающим. Да к тому же, двух незнакомцев сопровождала девочка жутко-болезненного вида, лохматая, в ободранной грязной одежде. Она вжалась в Странника, скорчившись от страха и нервно шептала «Туга! Туга!». А Лихолов шел и отвечал ей: «Идем искать твою маму! Маму, маму!». Странная была компания.

В воротах путников встретил взрослый крепкий мужчина с русой бородой, такой пышной, что напоминала раскидистый кустарник. Он стоял, скрестив руки на груди, строго глядя на пришельцев и выпячивая висевший на бедре топор. Вокруг столпились некоторые его одноплеменники. Местная детвора тоже моталась где-то рядом – они, наверное, и увидели незнакомых путников первыми, помчались со всех ног в деревню и всех предупредили. Человек с топором представился:

– Добро, странники! Чего надобно вам в селении Отблеска Росы? Я кузнец и здешний староста, звать Боян по кличке Шальное Копье, сын Бориса, сына Белроса. Коль с миром идете, то расскажите: кто такие, и чего вам тут надобно?

Лихолов не странствовал по Востоку уже так давно, что успел позабыть местную традицию: все маленькие селения называть в честь Света Матушки Судьбы. Вот это, например, «Отблеск росы» – священный для местной веры образ. Свет пронизывает по утрам весь мир насквозь, так тонко, что пробирается даже в такие мелочи, как утренняя роса.

– Я – Лихолов или Странствующий Охотник, – выговорил Странник, чем вызвал удивленные восклицания зевак, однако же на лице Шального Копья ничего не вздрогнуло. – А со мной мой провожатый, парень из ваших местных – Елисей Поющая Стрела, сын Тихомира.

– Добро, староста! – чуть поклонился Елисей. – Я из селения на запад отсюда, изИскрящейся Реки.

– Да, знаю ваше селение, – хрипло ответил Боян. – А уж про Странствующего Охотника так вся Зеленая Твердь ведает – почетный гость. А что за детинка с вами?

– Эту девочку мы нашли в лесу, – осторожно ответил Лихолов, не зная как все объяснить, чтобы не напугать селян. – За нами шел по пятам бродячий туман, но мы отразили его гнев. И тот выплюнул из себя вот… этого ребенка. Видимо, ее когда-то похитил морок ваш бродячий и долго такал внутри себя. Девочка очень напугана и почти ничего не помнит. Наслышан я, что в северяне своих в беде не бросают. Вот и решил: доведу беднягу до ближайшего селения, там и найду ей новую семью.

На некоторое время повисло напряженное молчание. Жители и староста пристально разглядывали девочку. Было видно их изумление. Но, похоже, что им стало ее больше жаль, чем бы они испугались. И Лихолов продолжил:

– Мы с Елисеем идем в столицу к вашему королю. Хочу предложить свою помощь в поимке дракона. Но сегодня мы ищем отдых: ночлег, еду и баню. Готов отблагодарить хозяев за гостеприимство парой монет.

– Убить дракона? – вдруг потеплел Шальное Копье. – Дело славное! Гадина завелась тут в середине лета и докучает нам: пугает людей, ворует овец, да задевает своими залпами и пастухов. Один вообще давеча погиб… Ох, Мать Судьба… Добро! Пустим вас на ночлег и отдых. И даже без платы. Гостеприимство людей Северного Леса серебряками не покупается и не меряется! Тем более, раз цель у вас нам в пользу. Пойдем в мой дом.

Боян развернулся и без оглядки зашагал вглубь поселения тяжелым грузным шагом. Народ, стоявший за ним, расступился. Староста бросил им по пути какие-то распоряжения, и все тотчас проворно зашевелились. Кто-то вернулся к своим прежним делам: люди гоняли гусей, несли куда-то доски, овощи, сено. Кто-то что-то чинил, кто-то отчитывал детвору. Несколько же молодух, получивших задания от старосты, разбежались все выполнять. Продвигаясь вглубь деревни, Лихолов видел крепких людей с суровыми и одновременно добрыми лицами, как нагревшиеся на солнце камни – вроде бы жесткие, но при этом теплые. Женщины здесь попадались, в основном, с тяжелыми раздутыми фигурами. Но при этом с довольно милыми гладкими округлыми чертами лица и белой кожей. Почти все с длинными немного растрепанными косами, в застиранных льняных сарафанах едва ли выше щиколотки поверх тонких светлых рубах. Мужчины же внешне были такие же огрубевшие, бородатые, в рубахах и шароварах, как у Елисея. У всех одежка была скромная, но чистая и латаная – без единой дырочки. Девицы не щеголяли с голыми плечами, как это бывало в южных странах. Нет, здесь одеждой силу свою оберегали, тканью от неброго глаза укрывались, юбкой силу от земли черпали. А мудрыми узорами на рубахе Судьбу о милости простили и предков седых почитали. У кого крылатая женщина была вышита – Мать Судьба. У кого знак чура, что силу рода призывал на защиту. Каждую вышивку можно было тут как текст читать. Словно люди общались меж собою да с миром духов через эти нашивки. То был на Востоке отдельный язык, третий после устного и буквенного.