Марина Марли - Параллели вселенных: Хранители

Маади, не проронив ни слова, продолжала за ним наблюдать. Генри и Лия почти закончили собирать цветы. Даниэль, выйдя из ступора, сделал глубокий вдох. Собравшись с силами, он обошел всех на своем пути, и ни с кем не сталкиваясь взглядом, подошел к плоту. Встав напротив него, он сосредоточил взгляд на ярких одеждах отца. Стоя теперь прямо перед ним, прямо перед своим отцом, который мирно и неподвижно лежал на аккуратно струганных досках, усыпанный по краям белыми цветами, Даниэль опустился на колени. Он положил собранные им с помоста цветы, в ноги отца.

«Сейчас, вот сейчас, я готов, почти готов посмотреть тебе в лицо», – думал он, собираясь с силами, и чувствовал, как замедляет ход его сердце, замирая в ожидании. Точно так же как застыл его взгляд в ногах отца, остановились все чувства и эмоции. Только слегка поднимающаяся грудь Даниэля, видневшаяся в разрезе ворота белоснежной рубашки, напоминала о том, что он жив. Он пробежал взглядом по одеждам отца. По застегнутому на все пуговицы, сверкающими на солнце искрами, бархатному кафтану; по кружевам нижней рубашки, ворот которой плотно облегал его шею; по аккуратно подстриженной седовласой бороде, по бледным губам, почти в тон коже. По закрытым глазам и чуть волнистым с проседью волосам, заботливо уложенным на его плечи.

«Он спит. Он просто прилег и уснул, – думал Даниэль, успокаивая себя, все еще не желая верить в случившееся. Он поднял глаза чуть выше и посмотрел на голову отца, потом – на его руки. – Голову больше не венчает корона, а в руках нет меча, – подумал он, положив руку на теперь свой, законный меч, склонил голову и закрыл глаза. – Я продолжу твое дело. Я буду защищать, и оберегать твой… мой народ», – думал он, снова открыв глаза и посмотрев в лицо уснувшему вечным сном отцу, давая ему и себе обещание.

Маади остановила рукой Генри и Лию, которые уже собирались подойти к плоту, чтобы возложить на него остатки цветов. Она посмотрела на них обоих и, не произнеся ни слова, лишь отрицательно покачала головой, давая им знак, чтобы те не двигались и ждали.

Даниэль в это время, продолжал смотреть отцу в лицо.

– Прости меня, – прошептал он, – прости, что убежал из поселения, оставив тебя одного. Прости, что не помог в трудную минуту, что не уберег. Прости за все то, что не успел тебе сказать. Теперь ты там, вместе с мамой, – сделал Даниэль паузу. Глубоко вдохнув, он продолжил: – Надеюсь, ваши души теперь обретут покой там, – поднял он глаза, – на небесах. Если здесь вам это было не суждено, – посмотрел он снова на умиротворенное лицо отца, – один… я остался совсем один, – покатилась одинокая слеза по щеке Даниэля.

– Ты не один, – вмешалась совсем недавно подошедшая Румелия, но слышавшая каждое слово. – Мы все здесь, мы все с тобой.

Даниэль, услышав голос Румелии, закрыл глаза и сжал губы, так, будто слова причинили ему нестерпимую боль. Он растянул губы в скорбной улыбке, открыл глаза, проглотил ее слова, перестал улыбаться, поднялся с колен, окинул взглядом отца еще раз и повернулся лицом к Румелии. Он посмотрел ей в глаза, в которых теплился огонек надежды на то, что все еще можно исправить. Однако в глазах Даниэля читались лишь скорбь, как по отцу, так, и по сказанным ей словам. Похоже, что он хоронил и себя вместе с ним.

Посмотрев на Даниэля, Румелия все поняла. Она подошла к нему, нежно прижала к себе, словно собственного ребенка и, поглаживая рукой по спине, шепнула на ухо:

– Не смей терять веру, иначе потеряешь себя.

Даниэль никак не отреагировал. Его руки безжизненно висели, как и он сам – висел где-то над пропастью, а душа наполнилась звенящей пустотой и безразличием. Она чуть отстранила его от себя, крепко держа своими длинными и белыми пальцами за плечи, пыталась поймать его взгляд.

– Даниэль! – встряхнула она его, – приди в себя! – строго сказала она. – Мы все кого-то потеряли или потеряем. Это неизбежно. Такова жизнь. Прими, смирись и живи дальше, – говорила она твердо и уверенно.

Ее слова возымели действие и Даниэль, словно вышел из тяжелого, гнетущего забытья, прошептал:

– Мой народ… – кинул он взгляд на купол, в котором недавно происходила его ссора с Элизабет.

Из купола неожиданно вышла она сама и направилась в другой купол.

– Я должен вернуться в свой клан, как можно скорее, – сказал он уже твердым и решительным голосом, продолжая следовать взглядом за прекрасно сложенной фигурой своей любимой, тихо плывшей над помостом, словно невесомое облако, из которого совсем недавно летели стрелы молний.

Румелия, заметив, что Даниэль за кем-то наблюдает, обернулась и, увидела, как ее дочь уже скрылась за тканью купола. Она резко дернула Даниэля за руку.

– Пошли, – повелительным тоном скомандовала ему она и потащила за собой.

Даниэль, нахмурил брови, но подчинился и последовал за ней.

– Вы двое, – тягуче, но достаточно внятно обратилась Маади к Генри и Лии, – доделайте тут все и зайдите в купол к привезенным ранее воинам, проверьте, все ли в порядке, – просила она их, но не приказывала, как частенько это делала Румелия. – Лия, – посмотрела она на свою темноволосую красавицу-ученицу, – ты знаешь, что делать, – таинственно сказала Маади, что не скрылось от ушей Генри. Он слегка свел брови, задавая самому себе очередной вопрос о странности происходящих тут событий.

Лия и Маади тем временем, доверительно перекинулись взглядами, после чего вторая направилась в купол, поспешив вслед за Румелией и Даниэлем.

Откинув тяжелые разноцветные ткани, Элизабет спешно вошла внутрь, но остановилась на самом пороге. Она окинула взглядом просторную и залитую солнечным светом комнату. Справа, все так же стоял круглый деревянный стол, окруженный стульями. Дальше, в глубине, за полупрозрачными занавесями балдахина пряталась кровать. Чуть левее, за перегородкой, небольшое пространство умывальных комнат.

Закончив осматривать помещение, Элизабет нерешительно перевела взгляд на балдахин, ткани которого укрывали спящих от посторонних глаз. Тихо подойдя чуть ближе, она снова остановилась. Элизабет услышала тяжелое и сиплое дыхание, доносившееся из-за тканей. Она сделала глубокий вдох, напряженно затягивая воздух носом и едва слышно, выдохнула его обратно. Постояв в сомнениях еще чуть-чуть, она все же нашла в себе силы пойти дальше. Подойдя совсем близко к кровати, она нерешительно подняла руку и медленно отодвинула ткани балдахина.

Увидев своего отца, беспомощно лежавшего в объятьях белых простыней, с таким же мертвенно-бледным лицом, как и эти простыни, она зажала рот обеими руками, чтобы не закричать от потрясения. Ее отец, всегда такой сильный и независимый, сейчас лежал тут, перед ней, уязвимый и беззащитный, словно дитя. Наконец, она набралась смелости и коснулась его щеки, тыльной стороной своих пальцев.