Юрий Каранин - Квест

Если бы …. Если бы борода не была коротка, то он знал бы, как согреться. «А какая разница?» – А, действительно, какая разница? Он начал медленно по-змеиному изгибать тело, стараясь как можно меньше досаждать бороде, затем топать ногами, растирать кожу везде, куда достают руки. Раньше такое помогало.

Помогло оно и сейчас, только устал он быстрее, чем согрелся, но удивительно, боль из тела ушла, – и маленькая надежда выжить затеплилась в глубине уже остывающего пепла.

Петруха не знает, чьи это слова, но ему хватило и одного прочтения, чтобы запомнить на всю жизнь.

Запретная мысль, но она уже выскочила, и чтобы сменить запретную тему, Петруха принялся изучать Небо. Хотя, как изучать? Голова постоянно повернута на юг, в ту часть неба, которую раньше, как-то так, не замечал, а вот теперь ….

Небо еще больше вызвездило. Петруха никогда прежде не думал, что на небе столько звезд. Но это – звезд, а учитель физики говорил, что каждая звезда – это Солнце, а вокруг него миллиарды лет вращаются свои планеты.

«И это только маленькая часть Вселенной, которую нам хоть как-то удается увидеть». Разумеется, «Мели Емеля, – твоя неделя», – для того, чтобы понять свою ничтожность, и того, что видишь, хватит. А учитель, – молодой еще, – ему все простительно, – снисходительно так, а значит, обидно, рассмеялся: «Если не можешь это принять, тогда придется залезть а навоз, чтобы не видеть всего этого».

В навоз никто прятаться не стал, – самого учителя выкупали в навозной жиже. Глупо, конечно, получилось, – и им величия не добавилось, разве что у него спеси убавилось.

– Чего этим хотели доказать, – Жаловался на следующий день Петрухе учитель, и никак не мог услышать: «Небо-то здесь и не причем, как бы. Свою территорию защищают».

А может, и причем? Всегда люди боялись своей немощи, а Небо….

А как не бояться, если всю жизнь приходится выживать, даже тем, у кого полные семьи, а уж тем, у кого судьба Петрухи – сам Бог велел. Только больно много таких. В них рано взрослели, рано сгибались в три погибели, и рано выправлялись.

Своего отца Петруха почти не помнит. Принципиально не помнит. Не было его, точнее, проходил тут какой-то.

«Он тебе жизнь подарил», – Увещевала мать. – «Вырастил тебя».

И все закончилось в семь лет. Мать билась из последних сил, а этот морду отрастил, – в дверь не влезает, а работать – не может он, видите ли, жертва войны. Три год где-то пропадал, – и уже стали забывать его. Ага, пропал он, – заявился вдруг, начал денег требовать, а какие в совхозе деньги?

*

– Тебя же посадят. – Отговаривал Сашка, но кто ж в десять лет знает истинную цену денег? И рубль, добытый Петькой из заветной копилки, казался ему невероятным богатством. А и всего-то за ружье, которым Петька должен отца-бандита прогнать.

Так они и пошли. Впереди Петька с двустволкой, следом – Сашка.

Конечно, перед входной дверью от его решимости не осталось и следа, и еще чуть-чуть, и рубль был бы потрачен напрасно. Но все решило бешенство отца.

Он выбежал вслед за матерью, и вдруг наткнулся взглядом на дрожащий от возбуждения ствол.

– Уходи. И больше не приходи. Ты – чужой. – У Петьки вытекла предательская слеза, но он направил ружье в этого совсем чужого человека

– Дай сюда. Я тебе сейчас уши оборву. – Отец вытянул руку, шагнул навстречу, и повторил. – Я сказал. – Дай сюда.

Ружье громыхнуло так, что у Петьки уши заложило. Ружье сильно дернулось назад, и едва не выскочило из рук. Стало страшно. Он даже не понял, попал ли, но от страха был готов бросить ружье, и бежать, куда глаза глядят. Тем более, что над головой слышался звериный рев отца.

– Дай сюда, щенок.

– Не подходи. Ружье заряжено. Я выстрелю.

– Убью, щенок. – Лицо отца перекосило.

Петька так и не понял, как ружье перекочевало в чужую руку. Он глянул наверх, и даже кара отца была бы в пять раз легче.

Теперь уже никогда не суждено узнать, о чем был тот мужской разговор, но отец после него ушел, и больше его не видели. Лишь много лет спустя узнали, что он погиб в пьяной драке. А сосед тогда, возвращая рубль, похвалил:

– Молодец, парень. За мать всегда надо до конца стоять. А он больше здесь не появится. Ты молодец, но запомни, направлять ружье – большой грех.

Мать еще дважды выходила замуж, но неудачно, и, теперь нужда крепко-накрепко вцепилась в их семью.

С горем пополам закончив семилетку, Петруха начал с ней войну.

Но еще раньше, долгими вечерами, когда оставался один в дому, ему казалось, что нужда крадется из каждого угла, из-под печки, как тот огромный черный паук, и хочет утащить его в свою нору. И с той поры он до тошноты ненавидит пауков.

Паука-то того Петруха убил, но, когда уже казалось, что дела начали выправляться, семью постигло новое несчастье. Заболели полиомиелитом брат и сестра. Ополовинилась рабочая сила в семье, и нужда еще сильнее захлестнула ее. И получилось так, что когда сестра в пятьдесят девятом, а брат годом позже умерли, и мать, и Петруха, вопреки горю, облегченно вздохнули. И мать настояла тогда, чтобы Петруха закончил семилетку:

– Ученому-то человеку в жизни намного легче. – Увещевала она его. – Учись, сынок, учись. Смотри, я скоро умру. А тебе жить. А без учения – ох, как тяжело. Может быть, была бы я ученой, то до такой степени и не замучилась бы….

И Петруха учился. Учение, как думается сейчас, давалось ему легко. Если бы времени было чуть-чуть побольше, но и в нем оказывалась нужда.

Все же, семилетку он закончил. «Схватывает все налету, ленится только», – вздыхали учителя, и ставили «трояки». Он не обижался, он верил, что наступит время Достатка, и тогда он наверстает упущенное, а еще он верил тому, чему учили, правда, воспринимал он все механически, не вникая в суть предмета. Если говорили: «Красота», он верил – красота. Звезды – это красиво, но зачем это, если нет от ней толку. Понятно, когда нужно дорогу найти там, или иголку, скажем. Или на тех же гульбищах. А если вспомнить, там, на гульбищах, он и узнал Небо. Название созвездий услышал. И, все равно, это была жизнь. Недоступная. Непостижимая. Вечная.

Вечная …. Все это останется, но не будет его. Никогда.

Так вот почему так тяжело уходят из жизни старики, так цепляются за последние ниточки, еще поддерживающие их жизнь, и даже тогда, когда уже нет никакой надежды, и невероятные мучения разрывают их тела.

А ведь до сегодняшнего дня он был уверен, – да-да, уверен, – что мать где-то не так и далеко, и он когда-то развяжется с делами, и навестит.

И вот время пришло, только он так и не узнал дороги.

Он сошел с ума. Не мог же он думать, что мать, будто бы жива, – не ребенок же он, наконец. Он же бывал на кладбище, подкрашивал оградки и надгробия.

Петруха прикинул навскидку, найдется ли там место для него и Зинаиды. Конечно, найдется. Сам расчищал. Хотя и тесновато становится, – не торопясь, но неумолимо, деревня перебирается на постоянное место.