Евгений Биктимиркин - Планы бытия. Рассказы

– Что это за штука? – спросил без злобы, даже со снисходительной улыбкой, Софрон, постучав по пластмассе на горле.

– Это корсет. У Вас повреждён позвоночник, придётся поносить его некоторое время…

– Как долго? – перебил его С.

Тот стал долго думать, и Софрон понял, что от трёх до десяти дней.

– Спасибо. И спасибо, что помогаете. Я это ценю, – искренне сказал Софрон, не дожидаясь ответа.

– Вы ничего не помните? – вдруг спросил седой низкорослый эскулап с некоторой озабоченностью.

– Смотря что я должен помнить… – Софрон не понимал: как дышать, как пить, как ходить в туалет, как разговаривать, даже имя с какими-то, видимо, важными словами знал, – что ещё нужно?

Врач призадумался, провёл взглядом диагональ от пола до стены, и сказал:

– Я Вас направлю на осмотр в другое учреждение. Я сообщу Вашему брату, что Вы пришли в сознание. Отдыхайте. – Врач завершил речь и ушёл.

«О Боже, брат! – пролетело у С. в голове. – Я решил уйти из жизни, видимо, без его одобрения. Я подвёл его. Нужно извиниться. Кстати, а его-то как зовут?».

«А-а, неважно, пойду опять на облака», – быстро переменился Софрон в настроении. Теперь, когда тело освободилось от обузы и жажды, жизнь вновь виделась светлой и нежной.

Занавески всё ещё едва подрагивали на невидимых волнах. Пахло спиртом, нашатырём, грязным бельём и много ещё чем неразличимым. Все запахи были одинаково слабые, и Софрону хотелось угадать каждый, но, разумеется, пока у него не получалось.

На диванчике всё ещё сидел мужичок и смотрел в окно с надеждой. За столом сидела девушка в белом халате и что-то без конца писала – «наверное, писательница», – подумал Софрон. Кроме них во всём длиннющем коридоре никого. И было так тихо и так легко, что ему хотелось раствориться в этой тишине и плыть и лететь куда-нибудь, где нет ни времени, ни пространства, а есть только Божественный Свет.

С улыбкой опьянённого, раскачивая руками в такт шагам, он, с этой башней вместо головы, доковылял до своей палаты и вновь улёгся спать. И даже нельзя было понять, что приносило больше наслаждения – лежать или ходить.

Вновь удалось проспать несколько часов. «Потрясающе! Несколько часов! – удивился Софрон. – Потрясающе! Темно за окном!» – восхитился он. В самом деле, когда он вышел в коридор, чтобы удостовериться, что ему не показалось, улыбка растеклась и надолго не сходила с лица.

«Даже смотреть в окно не надо – и так чувствуется – задумался С., усевшись на свободный кожаный изодранный бордовый диванчик. – Мы можем чувствовать Тьму и Свет. Вдуматься только!» – произнёс он вслух с очарованной мордашкой.

После этого он, проголодавшийся, прошёлся от конца до конца коридора своего этажа в задумчивости, вновь пытаясь прочувствовать как можно больше.

Вот пришло время уколов. Он сам не заметил, как народ столпился у процедурного. Злая сексуальная медсестра в фиолетовом халате заставила бедного, ничего не понимающего первого попавшегося мужика штаны приспустить прямо в коридоре при всех. «Медсёстры», – теперь он вспомнил, как их зовут. «Медсёстры и медбратья – как это мило». Она больно залепила бедняге шприц в задницу. Жертве показалось даже сначала, что он ей нравится. Софрон слышал довольно прямые и громкие отрывистые мысли, ясно дающие понять, что её хотят. И их можно было понять: высокая, с Софрона ростом, может чуть пониже, хотя роста ей добавляли босоножки на высокой платформе. Быстро двигается, уверенно и деловито. Волосы русые, фигуру тщательно скрывало монашеское одеяние, но по меняющимся очертаниям Софрон хорошо её представлял. Кожа светлая, но не слишком. Носик с немного излишней округлостью на кончике. Ладошки узкие, пальчики тонкие, ими ей и приходилось трогать грязные жирные волосатые мужские задницы.

Софрон услышал, что фиолетовую сегодня ударил пьяный пациент, и поэтому она захотела сорваться на ком-нибудь. Но это ничего не меняло – животная сущность всегда несёт в себе что-то сексуальное. Однако потом кто-то из мужиков, увидевших это, усмехнулся, прокомментировав унижение жертвы.

В голове у Софрона помутнело, время словно замедлилось, стало тепло внутри, но холодно снаружи, всё затряслось, склянки в процедурной попадали и разбились. Уборщица в другом конце коридора поскользнулась на луже и ударилась головой о кафель, сломав швабру. Кто-то закрыл уши, кого-то вырвало сквозь ладонь, которой он прикрывал рот. Всё это время, куда бы ни смотрел Софрон, видел лишь движущиеся тени. Теперь это были уже не полумеханические змеи из звеньев без глаз. Они столь быстро менялись формами и были столь прозрачны, что С. не успевал ни на чём сосредоточить взор. Он захотел остановить всё и всмотрелся в непонятный ему предмет в стене. Буквально через пару секунд мужик рядом с ним начал снижаться, теряя сознание, и лёг на ближайшую скамейку.

Софрону стало душно, и он пошёл в другой конец коридора, – туда, где упала уборщица. Он не понимал, почему и здесь нужно территориально ограничивать мужчин от женщин.

Когда он почти дошёл до конца, увидел, что бедная уборщица с выраженной полнотой, которой, вполне возможно, скоро помирать от холестерина, и которая бы ни за что не согласилась на такое по своей воле, пытается вымыть лужицу собственной крови. Она разодрала руку обломком швабры.

– Господи, Вам помочь? – выскочило из могучей груди Софрона, а у самого чуть слёзы не потекли.

– Сама справлюсь! – отрезала тётка.

«Ну ладно, значит сильная» – подумал С. и пошёл обратно. Но затем вернулся и спросил с ангельской улыбкой:

– А купаться здесь можно?

– Да, только здесь и можно. – Она так ответила, словно уже забыла, что у неё течёт кровь.

– И как водичка? Ласкает?

Тут боярыня-клуша так на него посмотрела, словно съесть его захотела, но перед этим попытать:

– Хорошая.

Полминуты они стояли и смотрели друг другу в глаза. Ни тому, ни другой не приходило в голову, что надо что-то делать.

Вдруг Софрон понял, что ему надо искупаться, и ничего интимного с ней производить он не хочет, и сказал с жалостью:

– Ну мы же в больнице, надо что ль, обмотать ранку хотя бы…

Дама пощупала свою ранку, встрепенулась и ответила кивнув:

– Да, сейчас…

Хоть врач ничего об этом не говорил, Софрону почему-то показалось, что предполагаемую рану на шее нельзя мочить. Ему думалось, что шея от этого может распухнуть, покраснеть и зачесаться. Это его немного напугало, и он не стал рисковать.

Как же приятно было нежиться под потоками тёплой, убаюкивающей воды. Ещё одно наслаждение, удивлению которому не было предела. Казалось, будто он может прочувствовать каждую капельку, падающую и растекающуюся по его телу. Казалось, будто кто-то любящий и заботливый укрывает его всё тем же тонким, но тёплым нежным одеялом. Вместе с водой расплылась улыбка, и захотелось петь. Он от души засмеялся, не веря, что у людей есть и такие приспособления, как душ.