Ольга Овчинникова - Доедать не обязательно

Соня покрутила в руках бумажку с адресом, так и эдак разглядывая его, и сунула в горшок, между листьями.

Мысли о незнакомце, с которым всю неделю так легко болталось по телефону, вновь заполонили голову.

Телефонные разговоры – вот то, что она ненавидела по-настоящему, так что сам факт их наличия сейчас приводил её в недоумённое, но сладкое потрясение. В этом мужчине она чувствовала некую важность для себя. С ним было интересно. Эрудированный, до невозможности разносторонний, образованный, но, вместе с тем и не нудный, – она готова была слушать его часами! Над его харизматичными шутками, сказанными сосредоточенно, она смеялась до колик и слёз. И эта спонтанность с герберой. А голос… О, этот голос! Но не только он.

В последний раз, созвонившись, они большую часть времени молчали, и это был интимный немой разговор о чём-то более глубоком и важном, чем шутки и пустая болтовня. Телефон, оставляемый раньше где ни попадя, Соня вдруг стала повсюду таскать с собой, не выпуская его из рук даже будучи в комнате.

Последние пару лет её невзрачное существование было окутано серостью, которая постепенно сгущалась, будто бы в ясный солнечный день небо затянуло сизой туманной дымкой, и всё утонуло в беспросветной сумеречной мути. Уединение стало её частью, её привычкой, и мир поблёк, потускнел.

То ли дело – Ириска. Она весела, беспечна и когда хохочет – запрокидывает голову, а если чем загорится, то «держите меня семеро». Её горячая, импульсивная жизнь переполнена таким объёмом сочных переживаний, что они щедро наслаиваются друг на друга и тут же замещаются новыми, ещё более интересными.

Все вокруг Сони, казалось, были безумно счастливы.

По вечерам она забиралась на широкий подоконник – единственную отраду в этом кошмарном месте, – и смотрела на соседний дом, в котором постепенно, один за другим загорались цветными пятнами прямоугольники окон. В одном из них не было штор: две маленькие фигурки там по-доброму обнимались и каждый вечер устраивались на диване перед голубым, мерцающим в темноте экраном телевизора, – там, в другой реальности, на расстоянии всего нескольких десятков метров эти люди демонстрировали ей, как это бывает, когда двое вместе и они – счастливы.

Соня болезненно задёргивала шторы, включала лампу, и пустые стены, где не было ни фотографий, ни картин, ни даже наклеек никаких, озаряло тусклым светом, наглядно демонстрирующим абсолютную убогость её жизни.

И тут – этот мужчина!

– Надо встретиться… Поехать на Ирискину хату и заскочить по пути! Район-то один.

Она подошла к окну. С высоты девятого этажа было видно, как строят чёрные гнёзда на верхушках голых берёз деловые вороны, и как одна из них суёт палочку в переплетение из кучи других, напиханных в устье раздвоенного ствола.

Снаружи, в коридоре послышался нервный, нарастающий гомон. Грымза и Зойка – вот они, встали прямо под дверью; голоса мерзкие, тошные.

– Лужа целая! Я чуть не убилась там! Налила водищи!

– Да не говори. Совсем обнаглела!

Соня поднесла телефон к лицу, озарив его светом экрана, и торопливо набрала короткое: «Умираю».

«Жду», – быстро пришёл ответ.

После этого суетливый доселе мир превратился в густой кисель, на фоне которого безумной стаей заносились беспокойные мысли. Вдруг он не тот, кто ей нужен? Вдруг это только кажется, что они знакомы миллиарды прожитых вместе жизней? И этот запах… вдруг ей всё это причудилось?

Мерзким фоном в коридоре продолжали голосить бабы. Ну да, это её вода, в дýше, – пара капель упала с листьев цветка на пол. Нашли из-за чего орать.

Она распустила косички и принялась нервно расчёсывать спутавшиеся волосы, не замечая, что в запале выдирает целые клочья. Заговорила сама с собой:

– Заеду в гости, попьём чаю… Поболтаем. И сразу – на хату, сразу. Увидеться, побыть полчасика и уехать. И… никакого секса на первом свидании! Никакого!

Успокоиться не получалось. Она бросила в сумку расчёску, зубную щётку, поозиралась по сторонам. Вжикнула молнией.

Платье. Пусть будет васильковое. И соломенная, дырчатая шляпа, подаренная Ириской, – атрибут беспечного отдыха и гавайского песочного пляжа. Соня оценивающе зыркнула в зеркало, фыркнула:

– «Леди».

Затем подошла к окну, проверила форточку и уткнулась взглядом в герберу, стоящую в вазе. Под ключицей бешено затикало, застучало. Не раздумывая больше ни секунды, двумя руками Соня задёрнула плотные шторы, – не оставив и щёлочки, – и сразу же, как по команде в дверь забарабанили:

– Сонька! Открой! – и между собой: – Она и налила! Вон капли у двери! Вот сучка! Сколько раз говорить!

Соня торопливо закинула на плечо сумку, подхватила Ирискин цветок и решительно вышла в коридор. Там, повернувшись к женщинам спиной, закрыла дверь на ключ и, почти растолкав их, устремилась по коридору.

– Соня! – вскрикнула удивлённо Грымза. – Это ты в душевой воду налила?

Не удостоив её ответом, Соня выскочила на лестницу и сбежала вниз так быстро, как только могла – прочь из этого места! Прочь!

Вылетев из подъезда, она с ходу врезалась в мужика с накинутым на голову капюшоном, и от удара сложенная вчетверо бумажка с адресом, всунутая между листьями цветка, незаметно выпала в затоптанный снег.

– Извините, – крикнула Соня впопыхах и понеслась дальше.

Дом человека там, где в ванной лежит его зубная щётка

(Арнхильд Лаувенг, «Завтра я всегда бывала львом»).

Эти дети… Разбросанные по номеру вещи, песок, принесённый на ногах и кучи грязи везде, где только можно: под столом, под всеми кроватями, в душевой! Грета игнорирует приклеенные к зеркалу жевачки, чашки с засохшими чайными пакетиками и не утруждает себя подметанием – просто выносит мусор.

Довольная собой, она так же быстро убирает две соседние комнаты, после чего, предварительно постучав и не услышав ответа, идёт в вожделенный семнадцатый номер. Сегодня она оставила его на десерт, в надежде прочесть продолжение той любовной истории.

Однако на прежнем месте – у подушки – дневника нет. Грета ныряет под неё, щупает покрывало, шарит вокруг, – пусто. Забрала с собой? Или догадалась, что кто-то его читал?

Грете становится стыдно, но лишь на мгновение.

– Нефиг было раскладывать у всех на виду!

Она натягивает перчатки и с остервенением елозит шваброй по полу, продолжая расстроенно думать. Закончив с этим, берёт из тележки прыскалку с тряпкой, подходит к зеркалу и пристально вглядывается в своё отражение, – на неё сосредоточено смотрит женщина, которой задан несложный ребус.

– Куда ты его положила?

Прямо под зеркалом находится тумбочка.

– Ну, конечно!

Тряпка, пульвик, – всё летит прочь, – и Грета, высунув кончик языка, торопливо двигает ящики. В верхнем припрятан кипятильник. Во втором – пусто. И очень медленно, затаив дыхание, она открывает последний ящик, нижний. Дневник лежит там.