Надежда Черпинская - Единственное желание. Книга пятая

Вириян лежала на столе, будто на торжественном погребальном помосте. Окровавленное платье уже занялось местами. Но лицо оставалось прекрасным, нежным, умиротворённым, как у статуи Великой Матери. Будто она просто уснула, но только разбудить его жену не смог бы уже никто. Он склонился над ней, но так и не осмелился притронуться. Просто стоял и смотрел, а вокруг бешеные огненные звери плясали дикие танцы, не решаясь напасть, но подбираясь всё ближе.

В этот миг Эливерт понял отчётливо, что наружу уже не выйдет. Незачем выходить. Вся его жизнь сгорала сейчас в этом пламени. И самым разумным казалось – просто остаться здесь.

Ворон огляделся тревожно. Он стремился отыскать взглядом Граю, но при этом понимал, что увидеть её не готов совершенно. Здесь, в кухне, её не было. И надо бы подняться в комнату дочери, пока ещё есть такая возможность… Только ноги словно приросли к полу.

Вдруг сквозь неистовый рёв пожара, ему почудился тихий, едва различимый всхлип. Эл развернулся резко, бросился в угол, отшвырнул прочь тяжёлый ящик и увидел маленькие пальчики, вцепившиеся в решётку.

Дверку заклинило, она не поддалась сразу, не пожелала открыться. Эливерт вырвал её с корнем. Сунул руки в тёмный лаз под шкафом, вытащил скрюченное дрожащее тельце. Обхватил, прижимая к себе.

Жива! Всеблагая Мать, она жива! Жива!

Граю вцепилась в него обеими ручонками.

– Папка! Они… – она захлебнулась в слезах. – Мама, мамочка…

Эл вскочил на ноги мгновенно. Пламя уже охватило всё вокруг, словно он стоял в самом центре огромного костра. Огненная ловушка захлопнулась, отрезая пути к отступлению.

Нет, умирать рано! Он лбом стены прошибёт, но Граю не сгинет сегодня в этом проклятом зареве. Прикрывая дочку руками, насколько это было возможно, Ворон кинулся с кухни. На пороге оглянулся мучительно… Но вытащить и Граю, и Вириян ему не по силам точно.

– Да пребудет дух твой в благодати! – чуть слышно шепнул на прощание Эливерт и выскочил в гостиную, полыхавшую уже от пола до потолка.

Он видел спасительный проём двери, но выход был отрезан сплошной стеной огня. Ворон метнулся было к окну, но понял – и там не проскочить. Он подхватил с пола уже тлевший тканый половик, накрыл им с головой себя и Граю и, не видя ничего, пошёл напролом сквозь стену огня.

Нестерпимый жар отступил внезапно. И хоть опалённая местами кожа горела по-прежнему, Эл угадал, что они выбрались. Ноги подкосились, и он упал на прохладную мягкую траву.

Кто-то стащил с них занявшуюся ткань. Свежий воздух обжёг горло. Эливерт смотрел вокруг, но ничего не видел. Будто в странном сне очутился. Неясные тени вокруг. Гул встревоженных голосов долетал издалека. Чьи-то руки, чужие и холодные, волоком оттаскивали их прочь от ревущего неистового пламени.

Он прижимал к себе Граю, не выпуская даже на миг. Пальцы уже сводило судорогой, но он не мог разжать тиски собственных рук.

Орлех что-то кричал в лицо, но Ворон не понимал, что тому надо.

– Дурак! Дурак полоумный! Ты что творишь? Вы целы? – Орлех потряс вифрийца за плечи, оглянулся на грохот – это рухнула сгоревшая крыша. – А Вириян… Она там? Она… Эл, ответь! Скажи хоть что-нибудь, брат! Брат!

Он ничего не сказал. Он не понимал ничего. Он ничего не слышал и не видел. Он только чувствовал, как рыдает безутешно, уткнувшись в него мокрым носом, его Воробышек. Он прижимал её к сердцу, страшась отпустить. Он смотрел, как пылают обглоданные пожаром останки его дома…

А в голове набатным колоколом звенел монотонный холодный голос пророчицы Тайлли. Слова, сказанные почти два года назад, воскресли в памяти так легко, словно он слышал их только вчера: «Опасайся огня, Ворон, опасайся! Огонь опалит твои крылья, огонь выжжет твою душу, огонь отнимет самое дорогое. И дождь из слёз прольётся, горький, будто пепелище…»

Этой ночью…

Серое марево рассвета разбавило чернильную тьму за окном. Ночь отступала…

Граю перестала плакать, но не спешила слезть с рук и вернуться в кровать. Сидела, прижавшись к груди, и, кажется, слушала, как стучит его сердце.

– Эливерт… А я тебе больше не нужна? – спросила она тихонько. Огромные серые глаза заглянули в лицо, а показалось – прямо в душу. – Ты меня там оставить хочешь? В твоём Лэрианоре… Насовсем?

Он прижал её к себе ещё сильнее.

– Птенец мой глупенький… Ты – жизнь моя! Ты – всё, что есть у меня! Я никогда, слышишь, никогда тебя не оставлю! Я никому никогда тебя не отдам!

Ворон помолчал и добавил со вздохом:

– Но… ты права… На время нам надо будет расстаться. Я хочу тебя оставить с теми, кому доверяю. Поэтому надо найти миледи Дэини. Она сейчас должна гостить в Лэрианоре. Я хотел её попросить присмотреть за тобой, пока меня не будет…

– Я не хочу к миледи Дэини, – насупилась девочка.

– Отчего же? – Эливерт склонил голову, заглядывая дочери в лицо. – Мне казалось, она тебе нравится. Вы подружились вроде… Да и с милордом Кайлом тоже.

– Она хорошая, – кивнула малышка, вытирая нос. – Но я не хочу к ней! Я хочу с тобой. Всегда с тобой!

– Воробышек мой, да пойми же, я не могу тебя с собой взять! – вздохнул вифриец. – Хоть мне сейчас тебя даже на миг из рук выпускать не хочется…

– Так я с тобой поеду, – согласно кивнула девочка, – и всё!

Эливерт посмотрел в заплаканные серые глаза, подбирая нужные слова:

– Если с тобой случится ещё что-нибудь, у меня сердце разорвётся. Понимаешь? Не переживу я этого. А ведь ты этого не хочешь?

Граю замотала головой.

– Не хочу! Я тебя сильно-сильно люблю!

– И я тебя люблю…

Эливерт прижал её снова к сердцу, погладил по волосам.

– П-а-а-а-ап, – раздалось в тишине утра, – а ты поедешь их искать? Тех, кто маму убил, да?

Рука Ворона замерла на миг, потом снова скользнула по её растрёпанным косичкам.

– Да, цыплёнок.

Она обняла его ещё крепче, шепнула, прижавшись мокрой от слёз щекой.

– Ты только обязательно их найди, папка!

Эливерт склонился, целуя её в тёмную макушку.

– И убей! – тихо выдохнула девочка и судорожно всхлипнула.

– Это ж только гляньте, кого принесло! Блудный Ворон собственной персоной в гнёздышко родное вертался!

Фрейя стояла на тропе, подбоченившись, так что объехать её не представлялось возможным, хоть она и была на редкость худосочной. Она дождалась, пока Эливерт неторопливо спрыгнул с лошади, с интересом разглядывая оставшуюся в седле девочку.

– Да ещё и не один, а с птенцом! – хмыкнула предводительница лэрианорской вольницы. – Здорово, красотка! Хоть погляжу, наконец, кто у меня атамана увёл…