Дарья Быстрицкая - Ворон расправляет крылья

Одиночество всегда было существенной частью его жизни. Оно глубоко пустило корни в его душе и чувствовало себя там вольготно. Влад привык к этому чувству, оно являлось одной из неизменных вещей в его жизни. Всё менялось, и лишь чувство глубокого одиночества оставалось с ним постоянно. Оно было сильнее всего. И оно не было всегда одинаковым: временами казалось холодным, безысходным, но иногда… становилось горячим будто раскалённая лава. Таким его делала боль.

Да, молодой маг боготворил старшего брата, любил его со всей силой, на которую был способен, однако… Порой его душило то, что он не мог объяснить себе самому. Как будто внутри него до сих пор жил мальчик, про которого взрослые забыли на целых пять лет. До которого никому не было дела. Которого никто не защитил. Которого никто… не любил. И этот мальчик до сих пор не мог справиться с болью, обидой и возмущением. Он не понимал, что с ним не так, за что его ненавидят столь сильно. Да, он не знал другого обращения, но в глубине души жаждал. Жаждал страстно.

Мальчик, конечно, давно вырос и никого ни в чём не винил. Полувампир знал, что Денис добивался с ним встреч, что Воронов всячески увиливал, что именно Денис настоял на том, чтобы Воронов привёз его, наконец, в Лагерь в пятилетнем возрасте. Понимал, что остальным «взрослым» в действительности не было до него дела, да и не должно было быть. Он был в состоянии взглянуть на ситуацию с их стороны, отнестись с пониманием. Ему никто и ничего не был должен. Так и есть. Он хорошо запомнил этот постулат. И руководствовался им по сей день. И нет: это не было поведением обиженного на весь свет мальчишки. Владислав просто не умел по-другому. Он привык, что свои проблемы нужно решать самому, что никто другой не примет за него решение. Безусловно, позже брат и друзья были готовы помочь ему в любой ситуации, но он не хотел прибегать ни к чьей помощи. Зачем расслабляться? Себя нужно держать в тонусе. Подсознательно маг всегда готовился к тому, что может снова остаться один. Какая-то часть его души не верила, что хорошее может длиться долго. В плохое она, пожалуй, верила сильнее – его в жизни было больше. Оно было более постоянным.

Всё это, наверное, и создавало ощущение, будто Влад окружён стеной, держит всех на расстоянии вытянутой руки. Отчего получалось так, он не понимал. Виноваты ли в том эмоции, что жгли его изнутри при мысли о первых пяти годах жизни, или его природная замкнутость, не разберёшь. Расчленять собственные чувства парень не привык. Даже браться-то страшно. И совершенно ни к чему: не хватало ещё начать жалеть себя и сломаться. Лучше и перед самим собой притвориться, что ты – каменная глыба и тебе никогда не бывает больно. Так гораздо безопаснее…

Приведя себя в порядок, полукровка облачился в чёрные брюки, голубую рубашку и тонкий вязаный жилет с ромбами. Как и в понедельник он выскользнул из общежития, пока студенты только начинали пробуждаться, но на сей раз отправился в университет и слонялся там почти до самого звонка. В аудиторию он по привычке вошёл, когда группа уже была в сборе.

– Как самочувствие? – осведомилась внезапно Катя.

Молодой Воронов оторопело на неё взглянул, однако в следующую же секунду оправился от удивления и небрежно пожал плечом, садясь на своё место.

– Сойдёт.

– Больничный не брал?

– Не брал.

– Прогуливал?

– Именно. Моё любимое занятие, – сыронизировал высший маг.

Староста, к его изумлению, фыркнула от смеха, и кое-кто её даже поддержал.

Прозвенел звонок. Владислав в пол-уха слушал учителя и морально готовился к встрече с ведьмаками Милесского (слово «ведьмаки» как-то незаметно влилось в словарный запас, будто это было заложено в вампирскую половину, что теперь являлась в нём главенствующей). Он пытался предугадать их реакцию и на каждый случай продумывал стратегию поведения. Ещё он украдкой поглядывал на Сашу. Знал, что нельзя, однако жить осталось недолго, а Александра была одним из главных источников удовольствия его жизни и… полувампир не хотел упускать свой последний шанс. Он ведь делал это максимально осторожно.

Может, никто не замечал, как он поглядывает на высшую ведьму, но только не она. К досаде брюнета, Соболева ощущала каждый его взгляд, и парочку раз он даже не успел отвести глаза, прежде чем она взглянула на него. Золотисто-карие глаза притягивали его словно магнитом. Их тепло завораживало. То же самое, что смотреть на танец пламени в костре. И в этом костре ему хотелось сгореть.

На перемене внутри пары маг прислушивался к тому, что делает его рысь, изображая, будто увлечён игрой в телефоне. Услышанное его огорчило. Раньше она явно симпатизировала Полине и, определённо, была не прочь с ней дружить, однако теперь закрылась от голубоглазой ведьмы. Зубова тоже это заметила и сильно страдала. Полина практически обожала высшую ведьму и всячески старалась пробиться сквозь воздвигнутую той стену. Редко-редко ей это удавалось, но эффект был недолгий. Несчастная Зубова не понимала, что произошло с Сашей, но догадывалась, что это как-то связано с Жанной. Полукровка искренне сочувствовал Полине. Он видел подлинность её симпатии к Соболевой и именно такую подругу он желал видеть рядом с любимой рысью.

Владу тоже стало интересно, в чём причина Сашиного отчуждения. Увы, прочесть её мысли он уже давно был не в силах: механизм защиты своего сознания она освоила на пять с плюсом. А в голове Жанны не оказалось ни единой мысли о старой подруге. Их и раньше-то было мало, а теперь и подавно. Сколько Воронов ни рыскал в её мыслях, ничего не нашёл. И самое странное: ни обид, ни сожалений, ни досады. Если они поссорились, Крюкова должна была испытывать хоть что-то… Но не испытывала. Неужели Саша ей настолько безразлична? От этой мысли парню стало по-настоящему больно. Вдвойне было больно и обидно потому, что он знал, как сильно любила Жанну кареглазая красавица. И как часто та ранила её, не замечая этого. А порой и сознательно.

Следующей парой в расписании стояла «любимая» философия. Влад не спешил попасть в кабинет Харитонова и медленно плёлся по коридору. Неожиданно его взгляд наткнулся на ярко-голубые глаза ректора.

– Зайди-ка на минутку, – кивком показывая на свой кабинет, велел Стрельцов (Демченко, конечно же).

Молодой человек тяжко вздохнул, постоял на месте и с неохотой последовал за дядей. Поздоровался с секретаршей, вошёл в кабинет, прикрыл за собой дверь и замер в двух метрах от стола Тихона.

– Где ты пропадал целую неделю? – строго осведомился ректор. – Тебя выпустили в прошлую среду, я знаю.

Высший маг стоял, засунув руки в карманы брюк и поджав губы. В ответ на вопрос он равнодушно пожал плечами. Он собирался вернуться к прежней линии поведения. Да, обстоятельства однажды вынудили его нарушить слово, данное себе, но теперь он был намерен вновь не разговаривать с дядей.