Андрей Вейц-Ветер - Пламя в парусах. Книга первая

Кто-то из приближённых хозяина тихонько шевельнулся. Заскрипели перья.

– Короли не одобрят, – заметил Конрад.

– Короли-близнецы прислушаются ко мне. А ежели нет, ну так они не единственные люди в королевстве. Есть много других, более прозорливых.

Это звучало чем дальше – тем серьёзнее. Сперва предложение невиданной щедрости к врагу, затем речи о нарушении клятвы. Благодетельному мужу не пристало даже думать-то о таком, не то, что говорить вслух и всерьез. И тем не менее…

– Гарантии? – поинтересовался Конрад.

– Моё слово, – отчеканил господин Освальд.

– И только-то?

– Прочнее моего слова лишь моя репутация, добрейший Конрад. А та, в свою очередь, твёрже самого Божественного Откровения! Я всегда служил своему отечеству.

В кабинете послышались испуганные вздохи, зашептались молитвы, руки и пальцы заметались в святых знамениях. Целеустремлённости летописцев при всём при этом оставалось только позавидовать. С упрямством точащего скалы прибоя они записывали каждое озвученное слово – даже об измене и ереси, и не подавали и тени беспокойства.

Напряжённую тишину разрушил смех. Смех Конрада, гостя-пленника, которому пообещали целое графство за рассказ. Он чиркнул огнивом, закурил трубку и медленно выпустил завитки дыма ароматного эльфийского табака.

– Да будет так, – проговорил Конрад, коверкая слова зажатой в зубах трубкой. – Но рассказ мой будет не из коротких, потому советую набраться терпения. Это вам не те истории о чудаках, которым вечно везёт; немощах, которые сами даже нужду справить не в состоянии, или безумцах, заброшенных неведомой силой в чудные миры.

Господин Освальд обернулся на своих приближённых:

– Вот оно. Слушайте! Слушайте внимательно, – рявкнул он в невесть откуда взявшемся гневе и нетерпении. – Здесь сегодня на ваших глазах будет вершиться история! Тех, кто упустит хотя бы мелочь – важную или незначительную, – ждёт позор и забвение!

– Да, именно что, история будет вершиться здесь! – подтвердил Конрад. – И пускай, как и каждая полная чудес и неведомых таинств история, эта начнётся… – Он затянулся, и выпустил густые белесые клубы табачного дыма, – …с тумана.

А туман этим утром и впрямь оказался на редкость густым. Сплошная молочная пелена, – пусти стрелу в случайном направлении, и уже ярдов через семь-восемь она наверняка вонзится прямо в мутную па́дымь, да так и останется из неё торчать. Сейчас, привалившись спиной к каменной глыбе и грея промокшие сапоги у костерка, я готов был поклясться, что впервые очутился на этой поляне – так сильно всё вокруг изменилось. Но нет, это были всё те же трижды хоженые мною места, а моя родная деревня лежала лишь в полулиге на запад.

Я – охотник. Я молод ещё. По-хорошему – слишком молод, чтобы ходить по полям да лесам в одиночку. Наши края знатны кабанами и рысями, да и на медведя, неровен час, нарваться можно. Но мне-то ни кабаны, ни медведи нипочём, – я по лесу тихонько ходил, будто мышка, да и слишком уж далеко в чащобу никогда в одиночку не забредал.

По правде сказать, сегодня я и вовсе не собирался в лес. Само получилось.

Что-то затрещало. Недавно освежёванная тушка не удержалась на распорке и соскользнула прямо в огонь. Я поспешил вернуть её на место и закрепил получше. Заодно сбрызнул вином из бурдюка и немного присыпал солью. Это кролик; один из нескольких бедолаг, попавшихся в силки, коего я выбрал себе на завтрак. Ещё немного, и будет готов; а остальные незадачливые его собратья дома отправятся в похлёбку. Три тушки покоились на походном плаще. По соседству с одной прелюбопытнейшей моей находкой.

Сегодняшним утром я проснулся ещё сильно затемно. Распахнул глаза, будто кто мне в них веточки поперёк век вставил, и глядел так в потолок о́тчего дома до тех самых пор, пока не понял, что больше уснуть уже не смогу. Мать, ясное дело, ещё спала, да и отец тоже. Будить их было верным способом огрести нагоняй, а потому я тихонько поднялся и стал собирать вещички. Сперва думал сходить к охотничьему домику – проверить, как сохнут растянутые шкуры, но мой лук и всё необходимое было под рукой, а потому я направился прямиком в лес. Походил-побродил, о жизни подумал, проверил силки – те, которые сумел отыскать. В овраг скатился. Чуть позже даже напал на след луговой косули – и как это она сюда забрела? – но выследить, в конце концов, так и не сумел. Зато, собираясь в обратную дорогу, нашёл нечто удивительное.

Я снова взял находку в руки, покрутил, осмотрел со всех сторон. На диво точная фигурка голубицы – будто живая пичуга взяла да и обратилось в древо. Мастер мог бы гордиться такой поделкой, вот только эта была покрыта корой и выросла на ветке дерева; а, отломив её, мне ещё и листву пришлось обдирать. С самого прихода лета ходят слухи о таких вот диковинах в лесу: то голова зубра на стволе векового дуба отпечатается, то заяц на корневище как живой воссядет. Охотники постарше всё чаще такие истории рассказывать стали, и я им сперва-то не верил… до этого вот самого момента.

Голубицу я решил забрать с собой. Хотел показать её отцу с матерью – вдруг чего интересного расскажут или похвалят? Но это подождёт; прежде я задумал ещё несколько дел, и ради них не лишним мне будет немного отдохнуть и подкрепиться.

Костерок выстрелил снопом искр; лёгкое дыхание ветерка повело стебли высокой травы в сторону. Зашелестели колосья, заклубился туман. Идиллия. Я снова привалился спиной к глыбе и, сложив руки на груди, прикрыл глаза. Глубоко и шумно вздохнул, наслаждаясь ароматами. Думал даже немного вздремнуть… но не вышло.

На душе у меня вдруг стало неспокойно. Что-то – сразу и не скажешь, что именно, – меня встревожило. Что-то насторожило. Некий звук. Не звук даже, – одно лишь его ожидание. Как если бы сердце решило биться чуточку сильнее и громче. Топ… топ… топ… Это шаги. Не разобрать, какого именно зверя; но зверя, без сомненья, крупного.

Я разлепил веки. В единственный миг поляна утратила всё своё умиротворение в моих глазах. Стебли травы теперь гневно хлестали на ветру, полы тумана скрывали хищников и чудищ. Рука моя сама потянулась к луку, и я не стал её одёргивать.

Не то чтобы я был из пугливых, но отец мой, бывший гвардейский сотник, всегда повторял: «Можешь держать ухо востро – держи!». Я подхватил свой тисовый лук, выдернул четверку стрел из колчана и полез на верхушку каменной глыбы. Уселся на ней, как на смотровой башенке, наложил стрелу на тетиву и принялся, будто филин, крутить головой из стороны в сторону. Высматривал того, кто потревожил мой покой.

Сам себя в тот момент я воображал стражником на боевом посту, но, оказалось, кровь в моих венах взыграла напрасно. Во мгле проявился силуэт, и стоило ему только обрести форму, как стало ясно – никакой это не зверь и не чудище, а обычный человек, что отмерял свой путь увесистым посохом. Странник. Обычный… да не совсем.