Никита Горшкалев - Малахитовый лес

– Астра, – обратился вразумительным тоном к нему Репрев, прервав, – тебе что, Коридора мало? Что ж, мечты сбываются. Сдаётся мне, став привидением, ты и тогда не дашь никому покоя. И что же ты там собрался найти, за ширмой базы отряда доктора? – спросил он насмешливо.

– Смейся сколько хочешь. Я всего лишь поделился своими мыслями, – обиделся Астра.

Искатели шли по холмистому плато, шли долго и не видели ничего, кроме бесконечных лугов однотонной, высокой, по колено, травы, от которой уставал взгляд и клонило в дрёму. Лишь кое-где белели неаккуратные брызги болиголова, тысячелистника и пастушьей сумки да фиолетовыми огоньками зажигалась крапива. Росинки – чистые каменья – скатывались, дробясь, с выгнутых стрел травы на одежду – одежда промокала, словно под дождём, тяжелела и тянула к земле. Жутко хотелось снять с себя всё, выжать и высушить.

Когда искатели взобрались на утёс, между редеющими рядками краснолицых сосен им открылась захватывающая дух картина: в невосходимой высоте беззастенчиво обнажались алые, как сосцы, горы; перед горной грядой пылал пожаром золотой дворец. Пылко приобняв сосенку и повиснув на ней, как бы падая спиной назад, окрылённый, с широко открытыми ясными глазами, Астра подбежал почти к самому краю утёса. Ветер бродил в шерсти, насвистывал в ухо наговоры. К Астре поспешил присоединиться Умбра – Агния отпустила его, но каждый шаг провожала беспокойным взглядом.

– Будь я ласточкой, так бы и полетел, – подставив лицо ветру и закрыв глаза, мечтал Астра; он расправил руки и крутил ими, правил, как крыльями, словно взаправду летал, словно взаправду бесстрашно скользил в обрыв, бесстрашно, потому что знал, что в нём жила дарованная артифексом сила полёта, которая не даст ему разбиться, которая снова поднимет его в небеса.

– А почему ласточкой? – спросил Умбра.

– У нас они вили на балконе гнёзда. Ласточки так пронзительно пищат… Если бы меня спросили, как выглядит воля – я бы ответил: послушайте, как кричат ласточки, и вы всё поймёте. Но я бы не отказался быть и колючкой. Каждое утро в тишине встречать с этого утёса рассвет, вечером – закат, лишь бы никто меня не срубил и не отнял этой красоты. А вообще, сбросить бы тесную грубую кору и острые шипы, заплестись бы обратно в семечко и подслушивать, сидя в земле, как звучит мир.

– Ласточкой быть веселее, – не согласился Умбра.

– Может быть, Умбра. Может быть, – с печальной улыбкой ответил Астра, и тут он увидел, как дракончик тянется варежкой к цветку с пушистыми, как кошачья лапа, серебристыми лепестками – благородной красоты и тихой нежности цветок пах прохладной свежестью. Присев напротив, Астра спросил:

– Хочешь сорвать?

– Да, хочу подарить Агнии, – смущённо ответил он Астре на ушко, и дальше они отчего-то переговаривались вполголоса: – Цветочек – как с луны, красивый, и мама тоже красивая.

– Хм, как с луны, говоришь… Возможно, они даже родственны, близки – луна с этим горным цветком. Есть в нашем мире такая красота, которой стоит касаться одним лишь взглядом. Её смеют любить одновременно и никто, и каждый. Но зачем же сразу срывать эту красоту?

– Но их же тут целая полянка! Что будет, если я сорву один? – не понимал Умбра.

– Ты можешь показать цветок Агнии и даже посвятить ей целую цветущую поляну!

– Как это – посвятить? – спросил Умбра, положив в рот палец.

– А вот так, скажи нашей Агнии: я посвящаю тебе эту поляну, дорогая моя Агния! – пропел Астра, обратив на себя внимание остальных. – Посвящают же кому-то звёзды. Хотя кто-нибудь спрашивал у звёзд, нужно ли им, чтобы их кому-то посвящали.

– На самом деле, – засмеялась Агния, – я не люблю цветы – те, что из цветочных лавок. Но мне приятно, мальчики, что в мою честь назвали целую поляну, как их там, забыла, как цветок называется…

– Эдельвейс, – подсказал Алатар, наклонив морду, и с замутнённым от печали взглядом разглядывал эдельвейсы. – У меня с ними своя история. Каждое утро я приходил сюда и выкапывал цветок, старался не повредить корни, поэтому выкапывал с запасом – большой такой ком земли, вся морда была в грязи! И сажал эдельвейсы у окна хижины, в которой жила моя любовь. Проснувшись, она знала, что выглянет в окошко и увидит новый цветок. Я дал ей слово, что по всей Бенгардии будут цвести эдельвейсы. Иногда Санджана просыпалась раньше моего прихода, и тогда мы сажали их вместе, но приятнее всего было делать это одному, пока она спит.

Когда Алатар закончил, у всех сердца словно бросили в солёное море, выловили и снова поместили в грудь.

– Ну ты и романтик! – захохотал Репрев. – Никогда бы не подумал, что такой здоровяк, как ты, будет таким романтиком.

– У нас, у бенгардийских тигров, горячая кровь, – улыбнулся Алатар, последний раз взглянув на цветок эдельвейса. – Пойдёмте, не будем задерживаться.

Искатели спустились в заросли ольхи, где по рубчатой листве ниспадал просеянный свет.

– Что у тебя сейчас в душе, Алатар? – спросил тигра Астра, поравнявшись с ним.

– О чём ты, Астра?

– Ну, мы так близко к твоему дому. Сколько ты уже не был в Бенгардии? Два года прошло с той бойни. Что ты чувствуешь?

– Совсем не то, что обычно чувствуют те, кто возвращается в родную обитель после долгого отсутствия. Есть некое щемящее чувство в груди, но… Я возвращаюсь без надежды: там меня ждёт одно лишь пепелище, разграбленный королевский дворец и упрёком звучащая тишина.

– Два года… – присвистнул Репрев. – Можно спросить: чем ты два года занимался в пещерах? Как твои полоски не побелели без солнца, как трава под чуркой?

– Пещеры были моей темницей, – после недолгого молчания ответил Алатар. – Какое у заключённого может быть занятие? Только одно: коротать время. Я был сам себе судья, я придумал себе наказание, очень мягкое, несоизмеримое с моей виной, и сам исполнил его. Я… – замялся для вида Алатар, потому что он давно уже решился признаться, и признался как на духу: – Я опоздал на бойню.

– И всё: опоздал на бойню? – захохотал Репрев. – На бойню, из которой при любом раскладе не вышел бы живым? Ты запер себя в пещерах лишь потому, что не успел на войну, которая наверняка и объявлена не была? Что за чушь! Ты слишком строг к себе, тигр.

– Для бенгардийца оставить свой народ без защиты – позор, смываемый лишь кровью, – строго пояснил Алатар.

– Чего ж тогда не смыл? Духу не хватило? – подзуживал Репрев.

– У меня остались незаконченные дела, – только и ответил Алатар – не хотелось ему грызться с Репревом.

– Ну и как, не закончил ещё? – Репрев ухмыльнулся. Алатар пропустил этот вопрос мимо ушей. – И сколько ты собирался прозябать в этих пещерах?

– Пока артифекс не положил бы меня в колыбель Вселенной, – сухо ответил тигр.