Татьяна Володина - Стихийная терапия

И страх. Как же мне сейчас страшно! А Джинн смелый, ему все нипочем, даже сумасшедшая сильфа в паре шагов. Он уверен, что справится.

Меня продолжало трясти и мотать от пылающего в теле огня, я дрожала, а Джинн сидел напротив и смотрел внимательным, изучающим взглядом, больше не пытаясь ни сократить расстояние, ни заговорить, ни коснуться.

Кажется, в какой-то момент я потеряла сознание от боли. Когда пришла в себя, сидела, привалившись спиной к перилам и думала почему-то о том, что считала темной стороной себя – видимо, эта непонятно откуда взявшаяся метафора Джинна как моего зеркала запустила во мне алгоритм детского деления мира и поступков на черное и белое. И черного приходит на ум гораздо больше…

Вот я завидую тем коллегам и ровесникам, кому все давалось легче, чем мне. И ведь как обидно! Мне успехи больше бы пригодились – может, тогда отец признал бы наконец меня состоявшейся и достойной если не любви, то просто хорошего отношения. Зависть зеленая, кислая растекается по всему моему существу и портит даже то, что есть во мне хорошего. Я хочу так же, как у них! Или даже лучше!

Вот я добиваюсь желаемого обманом и хитростью. А кто так не делает? Я знаю уйму людей, которые много достигли именно такими путями. Почему мне нельзя? Я хочу – а значит, нужно дойти, обрести, получить. Как именно – уже вопрос второй. Обману, если нужно обмануть. Утешаю себя тем, что цель оправдывает средства. Но зачатки совести протестуют, хоть я потом и давлю их. Кто, в конце концов, сильнее – я или совесть?

Вот спускаю собак гнева на тех, кто ни в чем не виноват, – когда я в таком состоянии, мне безразлично, кто передо мной. Я говорю мерзкие вещи, зная, куда ударить побольнее. Я не только повышаю голос, я могу орать, так что и сама понимаю, как отвратительно выгляжу в эти минуты. Однако знание тут ничего не решает. Когда гнев спущен с поводка, у него лучше не стоять на пути.

Вот я наслаждаюсь обществом очередного любовника, прекрасно зная, что дома его ждут жена и ребенок. Но жена ведь не стена – и подвинуть можно. Мимолетные мгновения украденного счастья собираются в минуты, часы, дни… Нет, их не было так много, чтобы однозначно поставить на меня ярлык падшей женщины, разлучницы – если уж по правде, никого из этих мужчин из семьи я не увела и не собиралась, – но каждое греховное свидание, которое было у меня с ними, забирает что-то важное из их отношений. Я не думаю об этом, я просто хочу внимания, нежности, страсти, а иногда и просто хорошего секса. В конце концов, от них не убудет.

Вот я отступаю, поддавшись страху, и подвожу человека, которому обещала помощь. Мои собственные тараканы в очередной раз оказываются важнее того, кто понадеялся на меня, доверился.

Лгу. Краду. Подставляю. Сталкиваю лбами людей. Причиняю боль – намеренно, с садистским удовольствием.

И еще… И снова… И опять… И вот тут. И там. И здесь тоже.

Сколько же черноты во мне! Сколько же дряни – большой и малой!

Огненная пытка, казалось, достигла апогея – было так больно, что я почти не могла дышать, будто даже кислород сгорал на полпути к моим легким. Я выгнулась и сдавленно застонала, теряя последнее дыхание.

Джинн не выдержал – видимо, даже для его тренированного глаза такие мучения превосходили допустимое. Он преодолел разделяющее нас расстояние и схватил меня в охапку. То, что я еще секунду назад считала апогеем боли, оказалось нежным поглаживанием по сравнению с тем, что я испытала теперь.

– Аах… – выдохнула я…

***

Вокруг не было ничего, кроме прозрачности. Просто ничего. Именно такой я представляла себе стихию воздуха – легкость, проницаемость, ласка. Я одновременно была и не была. Боль, страх, страдания остались где-то далеко, и текущие сквозь меня мысли тоже были какими-то далекими, несерьезными, словно и не моими.

Я вспоминала те свои несовершенства, которые еще совсем недавно причиняли мне такую сильную душевную муку. То, что совершала. То, о чем думала. То, что собиралась делать. То, чем была. И то, как сильно ненавидела себя за эти грехи.

Однако теперь казниться совершенно не хотелось. Похоже, я действительно стала настоящей сильфой – слилась с родной стихией и отбросила прочь ненужное. И мне было очень естественно быть такой – быть собой.

Я окинула взглядом окружающее меня ничто, бывшее одновременно всем – всем, что я видела и чего никогда не увижу; всем, что существовало до меня и придет после; всем, чем я позволяла себе становиться и чем никогда бы не позволила. Я впитала в себя и это ничто-все, и мысли, и чувства, и важное, и ненужное – и стала огромной, как все когда-либо существовавшие вселенные.

И поняла совершенно простую и ясную истину, которая всегда была передо мной и во мне, но которую я по тем или иным причинам не позволяла себе увидеть и принять, – разорвавшись на кусочки, поделив себя на цвета, я перестану быть собой, стану кем-то или чем-то другим. Во мне все – и белое, и черное, и свет, и тьма, и даже огонь и боль, равно как и величайшее наслаждение.

Я такая, потому что во мне причудливым образом уживаются разные черты, свойства, чувства и стремления. И идеальной мне никогда не стать, да и кому вообще нужен идеал?

Я глубоко вздохнула, принимая в себя и выпуская на волю новые вселенные…

***

…и открыла глаза лежащей на руках Джинна.

– Не болит… – прошептала я ему, глядящему на меня совершенно безумными глазами. – Больше не болит…

Он судорожно выдохнул и прижал к себе мое безвольное тело – точно как накануне, когда спасал меня от меня самой. Мы так недолго знакомы, а ему уже от меня досталось…

– Ты меня в гроб загонишь, – тихо произнес он.

Лепестки пламени на его кулоне снова вдавливались мне в щеку, но в теле было только приятное тепло. Даже если он действительно мое зеркало, я подумаю об этом потом.

– Ты точно больше не собираешься умирать? – дотошно уточнил Джинн, выпуская меня из объятий и подозрительно осматривая.

Я прислушалась к себе. В теле была усталость, словно я пробежала марафонскую дистанцию, но на агонию похоже не было, так что я только покачала головой.

– Вот и хорошо, – кивнул мужчина, поднимаясь на ноги и поднимая за собой меня – Мне не нужен в жизни еще один призрак мертвой девочки.

Он снова подхватил меня на руки и понес к столу, усадил в кресло. Там было светлее, ограждение и стена утром не давали здесь тени, и я вся была как на ладони. Его глаза внимательно изучали мое лицо, ища там признаки – чего? Боли? Страха? Надвигающегося обморока? Не знаю, что уж он искал, но, кажется, не нашел, поскольку его собственные черты прояснились и даже легкая улыбка скользнула по губам.

Я дрожащей рукой потянула к себе стакан с недопитым соком, сделала несколько глотков, освеживших воспаленное горло. Почему воспаленное? Кричала я, что ли? Я не помнила. Но зато в памяти вспыхнула последняя фраза соседа, и удивленное сознание зацепилось за нее, как за якорь, чтобы не потеряться в сумбуре происходящих со мной событий.