Лев Соловьев - Выбор

Тримиру часто снились сны. Они несли ему информацию о будущем. Все они были ясны и понятны. Потому он и был одним из самых известных ведунов.

Он с легкостью предсказывал будущее других людей, которое открывалось ему во сне. Именно этот дар особенно ценил воевода Свенельд.

Но странный сон, приходящий к Тримиру каждую ночь, касавшийся, видимо, его самого, оставался тайной за семью печатями.

Ясно чувствовалось приближение катастрофы, насквозь пропитавшее виденье. Оно затмевало собой все, оставляя лишь небольшие лазейки еле заметным ощущениям конкретных событий, которые должны произойти в недалеком будущем.

Нужно было найти способ разгадать это предсказание. Иначе вновь и вновь возвращавшийся сон мог свести его с ума. Собственные попытки понять снящиеся картины каждый раз обрекались на провал.

Развить свои способности за короткий срок не представлялось возможным. Но существовал способ рискованный и сомнительный, к которому Тримиру не хотелось прибегать. Можно было обратиться к богам посредством жрецов. Они могли – в обмен на жертву – усилить существующие таланты на короткое время до безграничных пределов. Подобные процедуры отнимали слишком много жизненных сил и укорачивали время присутствия в этом мире.

Несмотря на страх, в глубине души ведуну было ясно, что уже совсем скоро ему придется пойти на поклон к одному из древних божеств.

Сон возвращался все чаще и настойчиво требовал своей разгадки…

Сознание толчком вернулось к оборотнику.

Хоровод звезд закрутился перед глазами. В ушах стоял монотонный гул.

Везнич сел под деревом, потряс головой, пытаясь привести себя в чувство. Хлопки прядей волос по щекам звучали все отчетливее, сигнализируя о возвращающемся сознании. Прохладный ночной воздух окончательно разорвал связь с совой. Ветки, плавно раскачивающиеся на уровне глаз, приобрели четкие очертания.

По-деловому перебирая лапками, пробежал паучок, ловко ориентируясь в лабиринте листвы. Волхв взглядом проследил его передвижение. Паучок казался невзрачным и безопасным до тех пор, пока не добрался до мухи, запутавшейся в липких нитях. Жужжание насекомого – до появления паука напоминавшее слабое ойканье – переросло в истошный визг и резко оборвалось после того, как паучий яд проник в тело.

Деловитый малыш начал проворно заматывать гигантскую – по сравнению с ним – муху, ловко переворачивая ее из стороны в сторону.

Везнич невольно втянул голову в плечи, отчетливо вспомнив тщетные попытки избавиться от невидимого магического ока, наблюдавшего за ним во время полета.

Ощущение беспомощности, смешанное со страхом неизвестного, напомнило ему первые детские чувства, вызванные присутствием в другом существе – ужас животного и неспособность сопротивляться чужой воле…

Чувства так сильно схожие с тем, что он испытывал прямо сейчас.

Он редко использовал врожденный дар подчинять своей воле живую природу, доставшийся в наследство от отца. Из-за отсутствия тренировок тело не слушалось. Но оборотник заставил себя подняться и неловким движением ткнул ладонью в морщинистую кору дерева, пытаясь удержаться на ногах.

Сова легко покорилась ему, позволив видеть своими глазами, слышать своими ушами, осязать своей кожей.

Оборотник испытал чувство, схожее с наслаждением, от редкой возможности повелевать сдавшимся существом.

Везнич легко справлялся с сознанием крупных птиц, косуль, собак, но мечта покорить волка или медведя оставалась недостижимой. У каждого оборотника был свой предел силы.

Высшим мастерством в его искусстве считалось покорение хозяина леса – бурого гиганта, которого нельзя называть по имени. Но и это был не предел силы оборотников. Ходили легенды, что во времена господства древней веры Рода существовали такие волхвы, которые не только сливались сознанием с животным – оставаясь в это время недвижимыми и уязвимыми для врагов, – но и полностью, всем телом могли перевоплотиться в нужное им существо.

Везнич вновь прокрутил в мыслях произошедшее с совой, пытаясь вспомнить подробности того момента, когда за ним началось наблюдение.

С высоты птичьего полета открывался прекрасный вид. Оборотник наслаждался им, поражаясь, как разросся Киев за время правления Ольги. Он давно не был в городе и не представлял масштаба изменений.

Безмятежность полета нарушалась лишь тревогой, что не удастся найти Марфу. Выручили улицы, ведущие к княжескому терему. Они были вымощены камнями, в отличие от остальных, и служили прекрасным ориентиром.

Липкое чувство чужого присутствия погасило всплеск радости, возникший при виде внутренней крепости – детинца, где находились покои княгини.

Везнич закрыл глаза, пытаясь вспомнить детали ускользающей из памяти картины. Необходимо было понять, откуда исходила угроза.

Тот, кто выследил полет совы, безусловно, очень опасен. Его намерения непонятны. Самым страшным было то, что неизвестный колдун видел приземление птицы на окно Марфы и, возможно, запомнил девушку.

Радость, светившаяся на лице Марфы, говорила о том, что она поняла, кто скрывается в образе ночной птицы. Подсказала сирень, цветением которой был заполнен мир в те дни, когда безумство любви связало их вместе.

Сейчас же стоял разгар лета, и, естественно, никакой сирени уже не было. Дар оборотника вступать в контакт с природой распространялся и на растения. Веточка сирени подалась навстречу колдуну, подчиняясь незатейливым словам заклинания, отвечая на призыв яркими, по-весеннему свежими цветами.

Везнич видел, что Марфа все поняла. На ее щеках загорелся румянец волнения в предчувствии скорой встречи в условленном месте.

Покинуть терем, проехать весь город, потом лес. В обычной ситуации ничего сложного, но сейчас… Думать о плохом не хотелось.

Где-то в кустах тревожно захлопала крыльями разбуженная птица.

Везнич прислонился к дереву, сливаясь с темным стволом и становясь неразличимым для посторонних глаз. Все чувства волхва обострились, но он не смог заметить ничего странного.

Лес шептал и постанывал обыденно и знакомо.

Тримир, погруженный в тревожные размышления, вздрогнул от неожиданно возникшей громадной фигуры стражника, демонстративно нахмурился, сердясь на себя за выказанную слабость.

У него была репутация невозмутимого человека, которого ничто в этом мире не в состоянии вывести из состояния равновесия.

– Доложи обо мне воеводе.

– Но… – охранник замялся, находясь перед нелегким выбором.

Тримир спрятал невольно возникшую улыбку. Ему было приятно видеть мучения дружинника, старавшегося понять, что будет меньшим злом: рассердить воеводу или волхва.