Ангелина Злобина - Шняга

– Ишь ты!

– Да-да. А вот это «Бетула пубисценз» или «Берёза опушённая».

– В жизни бы не догадался.

– Тут у меня будет склон со всякими необычными камнями и корягами, – не заметив иронии, продолжал Шевлягин, – ступеньки сделаю, лавочки, чтоб всё аккуратно.

– Вот это – он указал на спираль, сложенную из белых речных камней, – реконструкция древнего календаря. Как им пользоваться, науке пока неизвестно. В центре череп тракториста.

Егоров от неожиданности поперхнулся сигаретным дымом.

– Чего?!

– Череп тракториста, – запросто пояснил Шевлягин, – того самого, который церковь ломал. Но это муляж! Я его сделал из глины и извести, скрепил яичным белком.

– Ага. Вот, значит, как… – Егоров облегчённо выдохнул.

– Настоящий череп пока у меня в сарае лежит, – продолжал краевед.

Егоров оторопело заморгал.

– А где ты его взял?

– Так мы со Славкой всё дно проскребли вдоль Поповки. Нашли!

– Откуда ты знаешь, что это тот самый череп?

– Иван Иваныч, – Шевлягин удивлённо развёл руками, – вот чудной ты человек! Скажи мне, исследование – это что? Исследование – это поиск фактов и их сопоставление. Понял?

– Как не понять…

– Череп я в реке напротив поповского сада выловил. Примерно там, где раньше трактор из воды торчал. Обнаружил и сопоставил.

– Сопоставил он… Только трактор-то ниже по течению лежит, прямо под церковью. Это что ж получается, череп против течения плыл? И где ж весь остальной тракторист?

– Ну а чей же это ещё может быть череп?!

Егоров поджал губы и сердито засопел. Про эту находку он кое-что мог рассказать, но решил повременить.

– Эх, мне бы помещение какое-нибудь для хранения экспонатов, – Шевлягин вздохнул, – а то Маргарита моя череп как увидала, так и…

Он не стал продолжать. Егоров молча кивнул: понимаю, мол.

Из-под берега показался Славка-матрос с двумя вёдрами воды, румяный, потный, в майке-тельняшке и широченных спортивных штанах, съехавших ниже резинки цветастых трусов.

– Вот что Гена, – сказал Егоров, – Вы когда польёте всю эту ботанику, приходите оба ко мне под берег. К дубовому корню. Я вам покажу кое-что.

Егоров здраво рассудил, что Славку-матроса позвать тоже следует. У него, конечно, дури полна голова, но мужик он храбрый, да и силушки ему не занимать. Мало ли, что там, за дверью, может приключиться.

* * *

По молодости Славка был загряжской знаменитостью, о нём даже в газетах писали, в разделе «происшествия». И по телевизору в новостях его, будто бы, упоминали, но доподлинно это неизвестно, поскольку с телевидением в Загряжье всегда было плохо.

В селе ловился всего один канал, на котором с утра до вечера шли чёрно-белые фильмы; изображение рябило, сквозь шорох и треск пробивался звук каких-то неведомых соревнований – комментатор тараторил на иностранном языке, а болельщики то выли, то грозно пели свои спортивные молитвы. Словом, телевидения в Загряжье не было. А вот газету с заметкой про земляка многие видели.

Славка исправно отслужил три года на флоте. Все три года он присылал матери бодрые письма и фотографии, а перед самой демобилизацией выкинул фортель – вместе с двумя сослуживцами исчез с корабля где-то между Чукоткой и островом Святого Лаврентия.

Вскоре после исчезновения лихого матросика к его матери, – к Мамане, как он её называл, – участковый привёз двух военных, и те стали расспрашивать, давно ли она видела сына и не получала ли вестей из-за границы.

Маманя, цыганистого вида усатая тётка с крючковатым носом и сизой проседью в чёрных кудрях, слыла в Загряжье ведьмой. Она и гадала, и лечила, и привораживала, и, если кому надо было своего мужа от чужой жены отвадить – помогала. Верующей Маманя сроду не была, а тут начала божиться, что ничего не знает, никого не видела, а потом села на табурет, подняла к потолку свои костлявые руки и запричитала не пойми что, подвывая и раскачиваясь из стороны в сторону. Так и голосила, пока незваные гости не бежали в смятении прочь.

Спустя две недели к Мамане снова нагрянули с обыском и нашли беглеца в смородине за домом. Забрали, конечно.

Через полгода Славку внезапно отпустили домой. Был он неузнаваемо тощий, слабый и весь в серых пятнах, как мороженая картошка. Маманя принялась его выхаживать своими тайными ведьмацкими способами. Уже через неделю Славка выполз на крыльцо покурить, а через месяц он, по пояс голый, колол дрова на морозе.

С тех пор Маманя колдовать зареклась, всем отказывала. Разве что, кулёк сухой травы от кашля или бессонницы могла дать, а вот всякие действа с водой и жженым копытом, чтобы присушить, кого не следует, или закапывание крысиного хвоста при луне, чтобы снять сглаз и заодно избавиться от прыщей, это – нет.

Весной изрядно окрепший, изнывающий от безделья Слава завёл шашни с замужней продавщицей Люсей и каждый вечер усердно помогал ей в подсобке. От этих стараний с жалобным скрипом содрогался длинный сосновый стеллаж, а из открытых коробок сыпались на пол баранки и макароны.

Маманя как-то раз зашла в пустой магазин перед закрытием, постояла возле прилавка, послушала и решила не прибегать к колдовству, а подарить сыну мотоцикл.

Задуманное безотлагательно было исполнено. Забот у Славки сразу прибавилось. Он стал возить сметану, творог и зелень торгующим на трассе перекупщикам, возил и посылки в город, мог и пассажира иной раз захватить, только продукты в бьющейся таре не брал никогда – ездил он лихо, а дорога до трассы известно какая.

Гена и Славка-Матрос спустились на берег, подошли к песчаной осыпи и уставились на полуоткрытую металлическую дверь. Возле трапа, накрыв голову пиджаком, спал поэт Селиванов.

– Вот… Такая, значит… Шняга, – волнуясь, сказал Егоров и указал на дверь.

– Шняга…, —восхищённо прошептал краевед.

Славка-матрос молча шагнул через спящего Селиванова, поднялся по трапу и вошёл в овальный проём. Шевлягин и Егоров последовали за ним.

Внутри таинственной Шняги всё было металлическим – гладкий пол, стены из вогнутых панелей, косой свод, узкие стропила, похожие на рёбра огромного морского животного.

Возле входа было довольно светло, по потолку скользили линии водяных бликов, а в нескольких шагах от двери сгущался сумрак. Гена Шевлягин пошёл вправо и скрылся за поворотом. Славка-матрос свернул в широкий коридор слева от входа, огляделся, толкнул ладонью стену и панели разъехались.

– Оппа… Переборочка! – восхищенно пробормотал Славка. Он шагнул в темноту, и под ногами у него возник свет, размытый и холодный, как отражение неоновой лампы в матовой чёрной поверхности. Славка топнул ногой, прислушался. Со всех сторон послышались частые хлопки.

– А вот так? – лихо спросил он кого-то и отстучал замысловатое чечёточное коленце.