Лизз Демаро - Дьявольские шутки

Этот вопрос – главная ошибка Мартина. Рагиро и без того не был расположен к священнику, а то, что он позволил себе спросить, только сильнее разозлило заключённого, в то время как отец Мартин изо всех сил пытался, сам того не осознавая, произвести на него более или менее приятное впечатление. Этот вопрос всё перечеркнул. Рагиро молчал. Но сейчас в его молчании было не просто напряжение, не просто тоска – злость, иступляющая ярость, наполненная желанием убивать. Он тяжело дышал, смотря в одну точку перед собой и не обращая внимания на ноющую боль в запястьях от кандалов.

Рагиро медленно поднялся на ноги. Недолго думая и не смотря на Мартина, разорвал уже изрядно порванную и испачканную рубаху, и стянул её с плеч, обнажая изуродованное в шрамах тело.

– Дальше раздеваться?

Отец Мартин набрал в грудь побольше воздуха, не отрывая изумлённого взгляда от покрывающих плечи и торс шрамов, с трудом отрицательно покачал головой и с не меньшим трудом выдавил извинения. Рагиро не ответил: пытаясь успокоиться, он старался отстраниться от собственного прошлого, посмотреть на свою же историю со стороны, чтобы вспышки гнева не застилали ему глаза.

– Вся семья Инганнаморте оказалась религиозными сектантами, повёрнутыми на идее обладания божественной силой Шести Миров. Тебе ведь известно, что в священных писаниях сохранились записи о том, что человек, прошедший Шесть Путей, станет обладателем Истинной Силы Бога. Тебе никогда не казалось это странным: почему, чтобы получить Силу Бога, нужно пройти через Ад?..

Но знаешь, священник, ни один нормальный человек никогда не смог бы выдержать пыток Шести Путей. Чтобы вынести это и остаться в живых, нужно уже обладать хоть какой-то силой – дьявольской ли, божественной ли. Или нужно быть сумасшедшим. Не важно. Моё настоящее имя Рагиро Савьер Финн, и, нет, священник, ты не ошибаешься. Я принадлежу той самой семье, на которую около четырёх или пяти веков назад была объявлена охота. Та самая сила – скорее, дьявольская, нежели божественная – уже струилась в моих жилах, пусть тогда я не знал об этом.

Порез от ножа, который нанесла мне Мирелла, вскоре затянулся сам по себе – прошло буквально пару минут. Мне по-прежнему больше всего на свете хотелось убежать, но под их холодными взглядами я не мог даже пошевелиться и с трудом дышал. Краем глаза я заметил, как Чезаре опустил свою руку на плечо Миреллы, и она улыбнулась уголками губ, не спуская своего взгляда с того места на моей руке, где недавно была царапина. Лезвие ножа всё так же пугающе поблёскивало.

– Мы нашли его, Мирелла, – довольным шёпотом проговорил Чезаре, и мне показалось, будто он готов в ту же секунду выпустить мне кишки.

Улыбка на лице Миреллы стала шире, но доверия больше не внушала, словно предупреждала: впереди меня ждёт пылающий ад. Нож она убрала, руку отпустила, и у меня появился тот самый шанс: я сделал шаг назад. Прямо над моим ухом раздался приглушенный смех, и я вновь окаменел. Кто-то стоял за моей спиной.

– Извини, мальчик, уйти не получится. Ты нам нужен.

Этот голос я слышал впервые: он принадлежал мужчине на несколько лет старше Чезаре; говорил он уверенно и намного спокойнее Миреллы и Чезаре. Я заставил себя повернуться к нему лицом и взглянуть на него: его резкие черты лица не выражали ничего кроме ледяной жестокости, он смотрел на меня взглядом хищника, который не ел не меньше недели, но при этом смог сохранить рассудок. Он был старшим братом Чезаре, и его звали Гаспаро Инганнаморте.

У меня не было ни шанса против хотя бы одного из них, даже против Миреллы, а их было трое. Мне не стоило даже пытаться, но я что было сил рванул в сторону закрытой двери, не замечая, как Гаспаро успел ухватить меня за воротник. Едва я понял, что произошло, как он откинул меня, впечатав спиной в стену.

– Придётся потерпеть, мальчик. Будет больно.

Голос Миреллы Инганнаморте было последним, что я услышал, прежде чем Гаспаро со всей силы ударил меня палкой.

Когда он нанёс мне первый удар, я даже среагировать не успел, совершенно не ожидая такого. Мне показалось, что Чезаре усмехнулся, но я не видел этого, потому что за первым ударом последовал второй, третий…

Чезаре обнимал и целовал Миреллу, руками залезая к ней под платье.

Гаспаро продолжал избивать меня с остервенением ровно до того момента, пока мой крик не превратился в хриплое шипение. В ту же секунду он остановился, успев лишь ещё раз замахнуться.

Я старался хоть как-то закрыться от его ударов, но это оказалось бесполезно, и палка, которую он держал в руках, всё равно достигала своей цели. Где-то он рассёк кожу до крови. Он смотрел на меня с такой ненавистью, с какой обычно не смотрят на ребёнка.

Чезаре и Мирелла прекратили свои любовные утех и тоже воззрились на меня, желая растерзать на части и тело, и душу.

– Кажется, ты не понял, мальчик, – почти ласково прошептала Мирелла, отстраняя от себя Чезаре. Он жестом руки попросил Гаспаро отойти в сторону, и тот подчинился, в то время как сам Чезаре схватил меня за подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза. Едва его пальцы коснулись моей кожи, я забыл о боли и перестал дышать. – Ты нам нужен, милый, дорогой мальчик. На тебя возложена важнейшая миссия…

Я не понимал, о чем они говорили, не хотел понимать. Для меня это не имело никакого значения, но для них было смыслом жизни. Когда я попытался отвернуться от Чезаре, он вновь насильно развернул меня лицом к себе, чуть сильнее сжимая пальцами челюсть.

– Смотри на меня, – прорычал Чезаре, и я посмотрел. – Издашь хотя бы звук, и это всё начнётся заново. Ты меня понял? – в этом был весь Чезаре Инганнаморте: в угрозах, в жестокости, в хладнокровности. Он не объяснил, что значит «это всё», но ясно было то, что ничего хорошего его слова не подразумевали. – Не смей кричать. – И он дал мне пощёчину, разбив губу.

Так было изо дня в день, разве что без лишних предупреждений и слов. Чаще Гаспаро бил молча, сосредоточенно, наверняка получая от этого садистское удовольствие, как отъявленный псих. Избиение палкой было лишь первым этапом, и я не скоро научился сдерживать хрипы и крики боли. Иногда, в те моменты, когда приходил Чезаре, они подвешивали меня цепями к потолку, и тогда молчать было невозможно. Но со временем у меня получилось и это.

Самое ужасное – то, что раны, которые мне наносили, заживали с невероятной скоростью, а значит, я не мог умереть.

Когда я первый раз не закричал во время избиения, Гаспаро засмеялся, а потом, оставив меня в таком же подвешенном состоянии, ушёл за Чезаре. Сейчас боль от обычных деревянных палок не кажется мне такой неистовой, хотя в те моменты я думал, что рано или поздно умру.

Чезаре зашёл с небольшой коробкой в руках, следом за ним всё с той же испачканной в моей крови палкой зашёл Гаспаро. Мне хотелось узнать, почему они так со мной поступают, но что-то подсказывало, что я должен молчать, даже если они начнут резать меня на части. И я молчал, с ужасом смотря, как из коробки Чезаре достал нож и несколько прозрачных банок, наполненных жидкостью розоватого оттенка.