Ванда Леваниди - Ангел с человеческим сердцем

Спала я без сновидений и проснулась около полудня. На столе лежала записка от мамы: «Мне не понравилось твое вчерашнее поведение, надеюсь, до вечера ты придумаешь объяснение. Звонила Лорен. Шесть раз! Обед в холодильнике. Мама». «И что я могу придумать в свое оправдание, когда сама себе не могу ничего объяснить?» Решила сегодня не испытывать судьбу, никому не звонить, дверь не открывать и тем более никуда не ходить. Достав из холодильника продукты для омлета, разложила их на столе, но посмотрев на них секунд пятнадцать, положила обратно. Недолго думая, сварила себе кофе и достала пирожное. Поглотив скудный завтрак туриста, поднялась наверх, громко шаркая тапочками. Для разнообразия вздумалось навести порядок в своей комнате, которую, лежа в больнице, по глупости запретила убирать маме, чтобы случайно не спутались мои ответы к экзамену. Сейчас немного сожалела об этом, глядя на жуткий бедлам в своей комнате. Включив радио и пританцовывая под незнакомую музыку, я двигалась по комнате, оставляя после себя блеск и чистоту. Закончив чистку поверхностей многочисленных книжных полок, тумбочек и столов от пыли, решила поменять постельное белье. Продолжая танцевать, одним движением выдернула простынь, и к моим ногам упала сложенная вдвое записка. Написанное внутри казалось необъяснимым. Подчерк, несомненно, был моим, но вспомнить, зачем и когда это писалось, как ни старалась – не получалось. Первым порывом было выбросить записку со всем хламом, которого собралось немало к концу уборки, но меня остановило последнее предложение, обращенное к самой себе. Интуиция подсказывала, что есть надежда не загреметь в дурдом в цветущем возрасте. « Дом опустел, огонь в сердце потух,

Это так больно и страшно случилось,

В сердце моем живет его дух,

И тело наполнено лунною силой.

( Думай, Элизабет, здесь его имя)».

Отложила записку, оставив ее на десерт в своем меню самобичевания, и продолжила уборку. Радио отключила, чтоб не мешало думать, и закончила «приступ чистоты» в полной тишине и душевных терзаниях. «Если один из голосов в моей голове принадлежал Роберту, значит, говорили они обо мне…» Попыталась вспомнить диалог детально: «Вы сильно давите на нее. Она не выдержит, не надо!» – протестовал Роб. А незнакомец указал, что это не его дело… Но как они давят на меня? Кто давит? И причем тут Роб? Или он все же причем-то… Значит ли это, что он в курсе того, что происходит?» Взяла телефон и почти до конца набрала номер друга, когда поняла, что не смогу ничего объяснить. «Что сказать? О чем просить? Если он до сих пор ни о чем не рассказал, значит, были веские причины, а не из вредности. Да и что я скажу? Слышала тут, как ты, не открывая рта, с кем-то обо мне разговаривал? Бред». Легла на кровать и обняла подушку. «Какая я была до потери памяти? Как ко мне относились друзья, и как к ним относилась я? Что изменилось?» *** Разбудил меня маленький, но прожорливый зверек, поселившийся в моем животе, не давший поспать и издававший душераздирающие вопли, от которых хотелось закрыть уши ладонями. Знала, что бесполезно вот так лежать – он все равно не даст уснуть и, медленно поднявшись, поплелась на кухню, просыпаясь по дороге. Было три часа дня, на улице припекало солнце и пока ещё не собиралось отдавать власть прохладному вечеру. Разогревая себе съестное, вернулась к своим мыслям и воспоминаниям, которые были прерваны бестактным сном. «Раз уж, я поверила в существование голосов в моей голове и называю вещи своими именами, то память мне уже не вернут, а цинизм и самодовольство – это бонус или моральный ущерб, полученные в обмен на кусок жизни, который посчитали лишним, и, судя по всему, уже не восстановят в моей памяти никогда». Собрав все детали мозаики, имеющиеся у меня в наличие, я получила «дырчатую» картинку: «У меня забрали воспоминания о последнем месяце жизни насильно. Роберт об этом вмешательстве в мою несчастную голову знает и, возможно, даже сожалеет, но он мне не помощник. Раз уж я это понимаю и принимаю, а главное, во весь этот бред верю, значит, есть шанс вернуть мое имущество на место. Вопрос: зачем им кусок моей жизни или что они хотят, чтоб я не вспоминала? Вчера они говорили, что сегодня уже будут дома, значит, операцию в моей голове они провели успешно, как им кажется. Но это мы еще посмотрим! Они не учли упрямство, с которым я родилась!» Последняя мысль обнадежила и заставила улыбнуться. Поднялась наверх, держа в руках надкусанную шоколадку и напевая себе что-то под нос. Разложив на столе конспекты и книги, снова наткнулась на записку самой себе из прошлой жизни и снова ни к чему не придя, отложила ее в сторону. Хотя бы два часа до прихода мамы намеревалась посвятить учебе. Если мне хотелось сдать сессию вместе с ребятами, то нужно было заниматься беспросветно. Но весь вчерашний и половина сегодняшнего дня я или спала или думала о том, что совершенно не предназначено для моих мозгов. Осталось несколько дней до следующего зачета, а в конспектах и курсовых у меня еще «конь не валялся». …Первые полчаса оказалось невыносимым постоянно прерывать мысли, ускользающие в неправильном направлении. Почти три часа я потратила на неблагодарное слово «надо» и заставила себя усидеть на одном месте небезрезультатно – подготовилась к зачету наполовину. Внизу хлопнула входная дверь, и счастливая, что выполнила долг перед собственной совестью, понеслась вниз и кинулась маме на шею. Глава 4. Со слов Мэри

Мама не ожидала такого от меня, и по выражению ее лица я догадалась, что такое поведение тоже не было нормой для моей прошлой жизни. Помогая в приготовлении ужина, извинилась перед ней за вчерашний инцидент. Долго не решаясь задать вопрос, терзающий меня уже довольно давно, с трудом заставила себя начать. – Мам, – выдавила, не прекращая мыть тарелки, – Как это случилось? – Случилось что? – все ещё пребывая в своих мыслях, переспросила, убирая со стола. – Что было в тот вечер, когда я ударилась головой? – Элизабет… – с отрицательными нотками в голосе начала свой протест мама, застыв с тряпкой в руках. – Ты не понимаешь, что творится в моей жизни… Я словно потеряла часть себя: не помню ничего из того, что происходило два месяца назад, и даже то, как вела себя с друзьями! Я устала от удивленных взглядов и начинаю сомневаться в своей нормальности, когда ребята смотрят на меня, в попытках понять, помню ли я то, о чем они хотят со мной поговорить, или нет… Мне нужен этот разговор! Я имею право знать! – Милая… – от этого слова почему – то кольнуло в груди, – доктор сказал, что тебе не стоит думать об… – Мама! Я настаиваю! – на последнем слове мой голос сорвался, и я растерянно сжала кулаки. – Ох, Элизабет… – она села на стул, и опустила голову. Мне было жаль ее, но я знала, что должна завладеть всей возможной информацией. Кто-то, кого я не помнила, а может и не знала вовсе, играл моей судьбой, и мне не хотелось с этим мириться. В любое другое время, я бы не стала затрачивать огромного количества энергии на поиски черной кошки в темноте. Но не сейчас, когда подсказки были предусмотрены мной же и сыпались ежедневно, словно снег на голову. Я использовала последнее оружие против маминой воли – заплакала. Сильно стараться не пришлось, слезы давно уже просились наружу. Мэри сдалась. – Только говори все и даже то, что тебе просто показалось… – Весь тот месяц ты была сама не своя, а я не находила себе места. У тебя сильно и часто менялось настроение от безудержной радости до беспричинных слез… Мне казалась чуждой мамина речь, как будто раньше мы никогда с ней не разговаривали вот так открыто. «Похоже, стирая кусок моей жизни, они подчистили и мое отношение к людям, уж не знаю с какой целью. Теперь-то мне понятна причина удивленных взглядов друзей и родных. Я делала что-то из ряда вон выходящее, не пересекающееся с характером своей прошлой жизни, сама того не понимая. Вот сволочи!» – в сердцах выругалась я про себя. – …отдыхала с друзьями в парке. Я не слышала, как ты вернулась, и поняла, что ты дома, только когда поднялась наверх за постельным бельем и услышала твой плач. Я решила постучаться, чтоб не застать тебя врасплох или напугать. Ты меня не впустила, просто приоткрыла дверь и сказала, что неважно себя чувствуешь. Я предложила помощь, но ты отказалась, поцеловала меня и закрыла дверь. Я не могла уснуть, и спустя полтора часа вошла к тебе снова, в надежде, что ты спишь… Ты действительно спокойно спала. Я потрогала твой лоб, чтоб убедиться, что ты здорова и вышла. Утром, не могла уйти, не поговорив с тобой. Мы никогда не общались о парнях, поэтому я не знала, как начать и все утро ходила вокруг да около. Ты подвезла меня на работу и на мой вопрос, влюблена или нет – не ответила прямо. С самого детства, дочь, ты никогда не врала мне, поэтому я была уверенна, что ответ должен был быть положительным, но просто постеснялась… «Вот это поворот!!!» – подумала я и навострила уши. – Весь день думала о том, как вызвать тебя на откровенность и винила себя, что столько лет ты не видела во мне друга, не могла спокойно открывать душу… – она отвернулась к окну, а мне вдруг стало больно, – После смерти твоего отца мы очень отдалились. Обычно горе объединяет, но в нашем случае получилось наоборот, – она все же заплакала. – Мама, перестань! Мам, не надо! – я обняла ее. Внутри меня закипал коктейль эмоций и чувств, угрожающий обжечь все внутренности, но я терпела ради единственно важного намерения – собрать всю правду по крупицам. Мэри быстро собралась, вытерла слезы и продолжила. – Вечером, возвращаясь домой, я была готова к разговору и даже несколько раз повторила про себя речь на работе, – (я улыбнулась – не знала, что она такая смешная), – Когда поднялась наверх, ты разговаривала по телефону и была в приподнятом настроении. Моя решимость рухнула, как карточный домик, когда ты, светясь как ангел, позвала меня на ужин. Мы ели и слушали радио, но ты постоянно смотрела в одну точку, прямо перед собой. Потом вдруг сказала мне, чтоб я слушала песню. Не помню точно ее слов, но ты плакала. Открыла рот, чтоб утешить тебя, но ты меня оборвала, сказав, что эта песня нравится Лорен и это совсем не то, о чем я подумала. Мой вопрос повис в воздухе, а ты украдкой вытирала слезы. К тебе было не подступиться, – ты в страхе свернулась, как ежик и стала защищаться иголочками… – она погладила меня по волосам, как маленькую. – Прости, меня, мама, я так виновата… Она посмотрела мне в глаза и вытерла слезы теплой ладонью. Удручало то, что до сих пор я не вспомнила ничего из ее рассказа, как будто она рассказывала о постороннем человеке, а не обо мне. – Дальше ты помыла посуду и собралась наверх, настроение опять было ужасное, а глазки красные. Я позвала тебя и сказала, что люблю, мы обнялись, и ты ушла умываться в ванную. Но через пару минут выбежала, как ошпаренная, и побежала к себе, постоянно повторяя что-то неразборчивое. А потом закрылась на ключ… Она довольно надолго замолчала, после чего, сдерживая рыдания, махнула рукой и сказала, что не может продолжать. Я вся горела в нетерпении, но спокойно налила стакан воды и протянула ей. – Мам, прошу тебя, продолжай… – села рядом и взяла ее руки в свои. – Я услышала дикий вопль и крики! Твои, Элизабет, крики! Я побежала к тебе, роняя все на своем пути, – она побелела, – Твоя дверь была закрыта, и я ужасно боялась отойти даже на секунду. Ты молчала, а я не могла открыть эту чертову дверь, будь она проклята! Зачем ты закрылась, Элизабет! – рыдала она. – Не знаю, я не помню… – Потом рядом со мной появились Роберт и Сони. У Роберта в руках был железный лом, и он сломал им замок. Когда мы вошли, ты уже была на полу без сознания. Я понятия не имею, откуда ты упала, да еще и так сильно, что получила частичную амнезию… И откуда взялся в доме Роберт, я тоже не знаю, тем более с ломом… Он помог мне отвезти тебя в больницу, дожидаться скорой, у меня не хватило бы терпения. Я вообще не понимаю, как сама не потеряла сознание… Я в душе улыбалась и была похожа на чеширского кота: «Значит, я все еще не клиент желтого дома и все мои подозрения, по крайней мере, касаемо Роба, верны». Появилось целое море вопросов, но я отложила их все на потом и занялась мамой. – Элизабет, ты была в коме три дня… – она почти шептала, – Мне было так страшно! – Мам, забудь. Все позади, я здесь, жива и здорова. И теперь у нас совсем другой уровень отношений. Все будет по-другому, слышишь? Давай чай пить? – я стала отвлекать ее от плохих мыслей и направлять разговор в другое русло. Она кивнула и стала заваривать чай, потихоньку приходя в норму. «Представляю, что она сейчас чувствует…» Пришлось рассказать ей о продвижениях в учебе, на что она только покачала головой в надежде отговорить меня от этой затеи и оставить мою память в покое. Но незамедлительно выразив протест, я заявила, что сдам сессию вместе с ребятами. Спустя полтора часа я пожелала ей спокойной ночи и направилась умываться. Поднимаясь в свою комнату, дала себе обещание впредь чаще говорить ей о своей любви и поклялась, что больше не заставлю маму плакать. С трудом добралась до кровати, и внутри меня щелкнул предохранитель, погрузив меня в сон… Глава 5. Странности из прошлого