Ванда Леваниди - Ангел с человеческим сердцем

Пока спускались по лестнице, задавала повседневные вопросы, вроде: «Как прошел день?» и «Не сильно ли злилась Нотелла?», в то время как Дэвид молча шел позади меня, заложив руки за спину, и смущенно улыбался. Это было новое ощущение для нас обоих: ему не нужно было скрываться от меня, а мне гадать, что же меня тревожит, и сомневаться в своем душевном здравии из-за того, что мне, якобы, мерещится мужчина в доме. На кухне было темно, и мама, включив свет, не забыла включить радиоприемник, который всегда служил фоном, когда она находилась дома. Пока мы с ней накрывали на стол, Дэвид улучил момент поцеловал меня в щеку и сказал, что через две минуты вернется. Но вернулся раньше, и на мгновение показалось, что у него между бровей пролегла морщинка. Он успел переодеться и снова поразил меня безупречным вкусом в выборе одежды. Ели, не особо переговариваясь, и я не могла отвести глаз с Дэвида. Ведущий допотопной радиопередачи передавал приветы, поздравлял всех с Праздником Древонасаждения, призывал посадить свое дерево, прерывался на рекламу и крутил одинаковую своей банальностью музыку… …Ничего не интересовало, кроме его глаз. Сложив локти на столе и глядя на меня в упор, он сидел напротив меня уже в белом свитере широкой вязки, с высоким воротником и в белых джинсах. Под таким пристальным взглядом я не могла есть… – У нас что, будут гости? – спросила мама. – Я никого не жду, – с трудом оторвав от него взгляд, ответила ей. – Ты смотришь в одну точку уже минуты три… Дэвид опустил голову, улыбаясь, а я заметалась и покраснела. – Ты об этом… Просто задумалась… – выдавила я. Он очень робко, но в тоже время уверенно произнес: – Я люблю тебя. Мне стало так обидно, что когда были наедине, он не говорил этих слов, а сейчас, когда, наконец, их дождалась, не имела возможности ответить. Из радио полилась песня, полностью вывернувшая душу наизнанку и говорящая о моих чувствах намного выразительнее, чем это смогла бы сделать я. – Послушай припев! – обратилась к Дэвиду. Мама молча слушала песню, естественно, уверенная в том, что слушать призывала именно ее. Если честно, было все равно, что думала обо мне мама в ту минуту. «Мне становится от людей больно… Подарите мне крылья вольные, Отпустите меня к нему, больно мне, Ничего вам не сделаю, кроме… Я устала дышать одиночеством, И одной под дождем стоять холодно, Подарите мне крылья вольные, Отпустите меня к нему, больно мне». Слеза нарисовала дорожку на щеке своей прозрачной краской и Дэвид умоляющим голосом попросил: «Пожалуйста, Элизабет, не надо». После его слов ощутила уже знакомую наполненность и прилив сил. Я порывалась закричать, что не нуждаюсь в энергии, но сдержала себя, превратив порыв в слезы. Песня закончилась, и мама встревожено посмотрела на меня. – Элизабет? Она собралась прочитать мне очередное наставление, но я ее опередила: – Нет, это не то, что ты думаешь – это просто любимая песня Лорен! – грубо соврала и вымученно улыбнулась. Поднявшись из-за стола, собиралась вымыть тарелку, украдкой вытирая льющиеся слезы. Странная злость рвалась наружу, и я не знала, как ее удержать, чтоб не причинить никому вреда. Мама не знала, как начать разговор о моей влюбленности, и поэтому я поспешила подняться в свою комнату, чтобы этого не случилось. Понимала, что ее пугало то, как быстро меняется мое настроение, но, не смотря ни на что, я не могла назвать ей ни одной нормальной причины этому. Мне было хорошо с Дэвидом, но как только оставалась со своими мыслями наедине, вспоминала о времени, которого почти не осталось, и понимала, что бессильна. Я хотела в полной мере насладиться тем счастьем, которое мне подарил Всевышний, и которое так несправедливо хотят отобрать его подданные. Поцеловав маму, сказала, что должна готовиться к семинару, и собралась скрыться от нежелательных разговоров в своей комнате. – Элизабет… – окликнула она меня, когда мне почти удалось уйти без оглядки. Выругавшись в душе и предполагая, что последует за этим, я медленно повернулась, но мои предположения оказались неверны. – Я люблю тебя, – сказала мама, и мне стало стыдно за свое отношение к ней, ведь она переживала, а я своим поведением только усугубляла эти переживания. – Я тоже, люблю тебя, мамочка, – и я вернулась, чтобы еще раз ее обнять. Странное дело, но как бы ни злилась и что бы плохого про себя ни думала, стоило маме только коснуться меня – все исчезало, лопалось как воздушный шарик, принося после взрыва спокойствие и звон тишины в ушах. Я зашла в ванную, чтобы вымыть руки перед якобы сном, уверенная, что спать не буду всю ночь, но меня словно прожгло изнутри, когда поняла, что нахожусь одна в комнате. Дэвида нигде не было, и уже минут десять, как не слышала его голоса и не ощущала присутствия. «Он просто дал нам возможность поговорить с мамой!» – уговаривала себя, быстро поднимаясь в свою комнату, а слезы струились без конца, найдя, наконец, повод хлынуть из глаз. Ворвалась в комнату и закрыла дверь на ключ. – Дэвид!! Где ты, Дэвид? – с робкой надеждой спросила громким шепотом. Но ответа не было. Заметалась из угла в угол, дергая занавески, и сорвав покрывало, в надежде увидеть его на подоконнике, на кровати – где угодно, только бы увидеть. Дрожащими руками я скидывала на пол все, что попадалось на пути. Не выдержала, позвала громче, зная, что в этом нет надобности – будь он где-то рядом – уже отозвался бы. Меня затрясло. Мелкая вибрация прошлась от сердца по всем моим органам и подкосила ноги. Спотыкаясь на ровном месте, я пыталась различить хоть что-то под ногами, невидящими от слез глазами. Чаша терпения была наполнена до краев, и изливалась густой пеной, как шампанское в переполненном бокале. – Пожалуйста, Дэвид, не своди с ума!!! – плакала, отчаявшись, но его нигде не было. Рыдания разрывали мое горло и, зная, что это конец, закричала так, что сама перестала слышать свой голос: – НЕТ!!!! ДЭВИД!!! ПОЖАЛУЙСТА!!! НЕТ!!! ТОЛЬКО НЕ СЕЙЧАС!!! ДАЙТЕ НАМ ЕЩЕ НЕМНОГО ВРЕМЕНИ! ПОЖАЛУЙСТА! ЕЩЕ ПАРУ МИНУТ! НЕ ОТБИРАЙТЕ ЕГО ТАК БЫСТРО! У МЕНЯ БОЛЬШЕ НИЧЕГО НЕТ! Я ДАЖЕ НЕ ПОПРОЩАЛАСЬ С НИМ! Внизу раздался звон битого стекла и крики мамы: – Элизабет!!! Элизабет!!! «Мы уже дали ему возможность с тобой попрощаться! Подумай о матери!», – указательным тоном сказал чужой голос внутри меня. Я разозлилась и выпалила в ответ: – Кто подумает обо мне!!! Я любила его одного! Он научил меня любить!!! Я завопила, вложив в этот отчаянный вопль всю боль и всю ненависть. Но ответом была тишина. Мама прибежала наверх, и судорожно дергая ручку двери, закричала ужасным чужим голосом: – Элизабет, открой, девочка! В чем дело, Элизабет!? Элизабет, мне страшно, открой! Пожалуйста, родная моя!!! Ты пугаешь меня!!! Она плакала – снова плакала из-за меня, но я не могла ни успокоить её, ни даже пошевелиться. Я была пустой фарфоровой куклой без сердца и души. Меня теперь ничего не интересовало, и никто не был нужен. Упала на колени и опустила голову. Тело было тяжелое и казалось чужим. Не знаю, сколько так просидела, но крики за дверью все не стихали. Издалека доносились глухие удары о дерево чем-то металлическим. Промелькнула одинокая мысль: «Ты знал, что они пришли, и ушел, не прощаясь… Что же ты сделал?!» Далекие и родные голоса мамы, Сони, и Роберта неразборчивыми обрывками доносились до моего искалеченного сознания не больше нескольких секунд. Затем последовал сильный удар головой об пол, сопровождаемый оглушительным звоном в ушах, который частично облегчил мои муки. Часть 2.