Виктор Песиголовец - Лицо порока. Роман-истерика

Человек приближается. Его лицо уже можно разглядеть. Оно широкое, скуластое, землисто-серое. Нос прямой, длинный, чуть загнутый к низу – такие носы часто встречаются в уроженцев Кавказа. Губы бледные, бескровные. Верхняя – тонкая, нижняя – толстая, свисающая к подбородку. Мужчине, пожалуй, лет шестьдесят или около того. Он некрасив, но и уродливым его назвать нельзя. Глаза незлые, немного грустные, чем-то напоминающие конские, может, тем, что такие же карие и большие. Или… они без зениц, что ли? Да нет же, показалось, зеницы на месте, просто они очень маленькие, словно маковые зернышки.

Мужчина останавливается в трех шагах от нас. Пристально смотрит на меня. Потом переводит взгляд на Устина, который уже встал на ноги и стоит рядом, положив мне руку на плечо.

– Прибыли, значит? – голос пришедшего неприятный – гнусавый и булькающий. И совершенно бесцветный – никакой интонации, никакого выражения. По нему невозможно определить настроение говорящего.

– Покажи все, что считаешь нужным, – говорит Устин, снимая руку с моего плеча. И, слегка подтолкнув меня к мужчине, прибавляет: – А также ответь на вопросы.

– Но ты же знаешь, Устинушка, мои возможности, – гнусавит пришедший. – Проведу по всем интересным местам первого горизонта.

– Вот спасибо, Макар, – кивает старик. – Идите!

Мужчина берет меня под руку и, махнув Устину посохом, ведет по едва заметной тропинке к ближайшей возвышенности.

– Как тебя величать-то, человече? – спрашивает он погодя.

– Иваном! – отвечаю, поспевая за его быстрым, хоть и нешироким шагом.

Приблизившись к возвышенности, останавливаемся у ее подножия.

Мой провожатый начинает инструктаж:

– Сейчас мы немного поднимемся в гору. Увидим грот. Там сыро и зябко. И запах, думаю, тебе не понравится. Но не обращай внимания и смело иди за мной. Да повнимательнее смотри под ноги. В гроте – полутьма, а кругом – острые камни.

Минут пять длиться подъем. На середине пологого склона пригорка показывается жерло узкого грота. Из него веет гробовым холодом. Я оборачиваюсь и смотрю туда, где должен находиться Устин. Его фигурка на фоне зелени еле различима. Но вижу: он там, сидит у дерева. Дальше, куда ни кинь глазом, травяные ковры лугов, редкие деревца и кустарники да бесчисленные стада овец и крупного рогатого скота. Только с одной стороны, в синей дымке дали можно рассмотреть ровные ряды деревьев. Это, похоже, сады.

– Где все-таки мы сейчас находимся? – спрашиваю у Макара, который стоит и, заслонив рукой глаза от слепящих лучей солнца, смотрит в ту же сторону, что и я.

– На поверхности земли, где же еще?

– А что это за места?

Макар хихикает, издавая хлюпающие звуки:

– Ну, скажем так, это наши угодья, наше подсобное хозяйство.

– Чье хозяйство? – уточняю я.

– Обитателей ада! – сообщает он громко и весело смотрит на меня.

– И это ваши стада и сады?

– Должны же мы чем-то питаться или как? – опять хихикает мой провожатый. – Ладно, Иван, пошли!

Заходим в грот. Низкий свод, узкий проход. Нас обволакивает сырая полутьма.

– Обопрись на мою руку! – велит Макар.

Медленно пробираемся внутрь. Вскоре грот становится значительно шире и выше. Прибавляется света. Справа, в серой каменной глыбе замечаю красную железную дверь. Макар подводит меня к ней, берется за ручку – мутно поблескивающую медную болванку. Раздается скрежет, лязг, и тяжелая дверь медленно открывается.

– Это один из входов на первый горизонт, – поясняет Макар.

Из внутренней стороны эти врата ада такие же красные, как и снаружи. Мы ныряем в темноту. По ребрам бьет холод, по мозгам – смрад. Могильный холод и жуткий смрад, как от разлагающихся тел. От него слезятся глаза, першит в горле.

– Что за ужасное зловоние? – закрываю нос своим надушенным кем-то из моих дам носовым платочком, потому что еще немного и меня стошнит.

– Рядом склад шкур, – Макар, как ни в чем не бывало, бодро шагает в полутьме коридора.

– Каких шкур? – допытываюсь я.

– Снятых со скота, а также с мертвых и живых чертей, – бесстрастно объясняет Макар. – У нас так казнят провинившихся – живьем сдирают шкуру.

От этих слов меня еще сильнее пробрал мороз. Господи, куда я попал? Ах, да…

Мы споро движемся по длинному, узкому коридору. Его стены выложены

из грубо отесанных каменных глыб, покрытых зеленой и серой плесенью. Лампочек нигде не видно, однако же в этом каменном мешке отнюдь не темно. Темно было только в начале пути. Ага, понятно: на потолке, он метрах в шести от пола, в нишах пылают небольшие факелы.

Когда же закончится сей мрачный коридор?

– За что казнят обитателей ада? – спрашиваю не из любопытства, а, скорее, для того, чтобы не молчать: тишина угнетает меня.

– За особые провинности. – Макар легко шествует рядом, помахивая, посохом. – Но казни случаются редко.

– А что это за особые провинности?

– Дерзость, ложь, ненадлежащее исполнение своих обязанностей, злостное невыполнение предписаний и распоряжений начальников и командиров…

От холода у меня уже не попадает зуб на зуб.

– Ну и холодрыга! Так и замерзнуть можно.

– Да, не скажешь, что жарко! – охотно соглашается мой провожатый. – Температура на первом горизонте никогда не поднимается выше пяти градусов. А здесь так и того меньше. За стеной справа – морозильник. Там хранятся невыделанные шкуры. Придем на место, я тебя одену во что-нибудь.

Наконец коридор заканчивается. Мы упираемся в две двери. Макар тянет за ручку левую дверь, которая поменьше. Снова попадаем в коридор. Делаем несколько шагов и подходим к ступенькам, ведущим вниз. Они неплохо освещены. Сколько их? Сотни две, три? Пожалуй, не меньше трех. Начинаем неспешно спускаться. Потрескивают факелы,

тут они гораздо больших размеров. В их неровном свете поблескивают лужицы воды на полу.

– Что находится на первом горизонте? – любопытствую.

– Тебе что, Устин не объяснил устройство ада? – вопросом на вопрос отвечает Макар, взирая на меня с некоторым удивлением. – На первом обитают черти.

Ступеньки заканчиваются быстрее, чем я ожидал. Внизу, куда мы спустились, открывается ровная площадка, довольно обширная. И снова перед нами – металлическая дверь, выкрашенная на сей раз серой краской. Макар тянет за ручку.

Дневной свет. Я бы назвал его светом октябрьского утра. Мы стоим на небольшой возвышенности. Внизу – панорама холмистой местности. Деревьев нет, травы – нет. Лишь каменистая почва. Пустыня. Серо-свинцовое небо завалено копнами белесых туч. Вдали, низко над горизонтом висит диск желтоватого солнца. Совсем неяркого, вроде светит оно сквозь пелену тумана. Почти так же холодно, как и в коридорах спуска. Этот

желток что, ни капельки не греет?