Татьяна Левченко - Скоро сказка сказывается… Последняя стрела. Фантастика, повесть

Это нынче не помнится. Потому как История – Память человеческая, помнит и хранит деяния людские, земные, – не до звёзд ей… А я, помнящий это, – вправе ли на неё, Историю, пенять? Я ведь выпал из неё, из течения жизни земной.

Потому и навёрстываю в таких вот ожиданиях, пока проявится, пока учует гончая с колчана очередную стрелочку. А то и сам остановив поиск, включая «спящий режим».

Очень удивлён я был несходством найденной вещицы с натуральным колчаном. Всё в нём было странно, как изготовлен: и форма, и ремешок полупрозрачный из материала неведомого. Теперь-то я могу сравнить его с мягким полупрозрачным пластиком. А тогда?! Вдобавок, не в пример с настоящим колчаном, и вовсе не в прок – был он закрывающимся на хитрые защёлки-замочки.

Спустившись со своей находкой наземь, ещё дрожа от перенапряжения и руками, и ногами, я долго пыхтел, сопел, ломал голову и ногти, пока сообразил, в чём секрет, на деле – для знающего – очень легко открывающихся замочков.

На всякий случай, прежде чем развернуть и положить туда стрелу, я несколько раз, на пробу, закрыл и открыл их. И только после того, с предосторожностями преогромными, стал распутывать нитку суровую на обмотке стрелы. И, едва отвернул один край тряпицы, показался кончик стрелы, отваром густым чаговым ничуть не запятнанный, вдруг раздался от колчана звук этот, звенящий, да ещё огоньки какие-то внутри забегали-заиграли…

И Перун, и Сварог, и Ярила с Даждьбогом и Стрибогом вкупе – все помянуты мною были в мгновенья те необычные и пугающие. Как хватило выдержки – стрелу не выронить, не рвануть через чащу, через болота, поляны-ручьи-овраги не куда глаза даже глядят – куда ноги вынесут!

Удержался. Лишь крепко вцепился в стрелу, глаза зажмурил, зубы, враз задробившие заячьим стукотком, стиснул до скрежета. Переждал, размотал, уложил стрелу – и звон умолк, и огоньки, ещё раз-другой пробежав в глазка́х чуть заметных, угасли…

Застегнул я замочки, колчан в котомку вложил, котомку накрепко завязал. И лишь после этого дал волю себе – и зубами постучать, и поорать на всю глухую округу, птицу и зверя пугая – пережитый страх из себя изгоняя.

А когда угомонился, отдышался и наново к колодцу сходил – и горшик на кипяток наполнить, и баклажку – в путь новый, куда теперь судьба направит; и огонь в костерке из угольков теплящихся, веток сухих добавив, вздул. Остатки подорожников матушкиных, ранее из котомки вынутые, подъел до останней крошечки: вот и прощание с былой жизнью, Лучарушка, не едать тебе боле матушкина хлеба-соли, не ступать тебе на порог родимой избы… А там… как богам угодно будет.

И, дожидаясь кипятка, вынул колчан из котомки, стал и так вертеть, и эдак рассматривать: что же дальше мне делать, решать-разгадывать.

Ну, оказалось, как теперь бы сказал, для младенцев делано. Явно поверх имеющегося узора чем-то вплавлены-вдавлены у некоторых огоньков-кнопочек крохотные изображения собаки охотничьей (как охотнику вещь дарилась). У одной кнопки-огонька – собака спящая, в клубок свернувшись. У другой – в стойке, мол, добычу учуяла, в третьем месте – собака, бегущая по следу. И сейчас светился огонёк у собаки спящей. То есть, понял я, всё спокойно, других стрел нигде нет рядом. А как и где их искать?

Я погладил бегущую собаку, придавил огонёк-кнопочку рядом с нею, и она загорелась светом тихим, зелёным, и собачка бегущая вдруг чуток повернулась в своём вдавлении туда-сюда и замерла, носом направленная совсем в другую сторону, чем до этого было. Я повертел колчан: и к восходу его направил, и к заходу, на полуночь, ан собачка в гнезде своём вертелась не так, всё оставаясь носом направлена на полдневный восход. Снова нажал кнопочку – свет погас, собачка боле не вертелась. Включил – сызнова зелёный огонёк, и гончая быстренько носом всё в ту же сторону повернулась.

Так и понял я, что идти мне теперь – куда гончая указывает, надобно. Как поведал гусляр, по сказаниям древним: кто первую стрелу положит в колчан, тот и узнает, как дальше быть. Вот и я узнал.

И пошёл, куда указывал собачкин нос. А пришлось обходить место топкое, – отвернул далеко, – собачка же и указала, куда после болота повернуть.

Выходя в Путь, в душе я всё-таки надеялся, что не столь долгим и дальним он окажется. Ведь, если поглядеть: сколь времени минуло с первого выстрела Лукавы, а вот, достала одна из её стрелок проклятых любушку мою. Значит, недалеко, в наших местах обретается. Дом её отчий порушили, но, где-то всё же ютится она.

Тревожили, по правде, слова Сказителя, якобы говоренные Пришлым Охотнику, мол, стрела, хоть на год пути, а цель выцелит… Получается, могло быть так, что выстрелила Лукава сколь лун тому, и только теперь стрела прилетела, достала… Или нет, не так… идти до цели долго, а стрела к ней всё равно долетит, выцелит… Сложно понять эти слова инозвёздные… И вот ещё: отчего целью оказалась Лёнушка, знать не знавшая ни об Охотнике, ни о дочери его? Как такое сталось?

А может… И додумать не успел, а понял: верно оно – не выцеливала Лукава Лёнушку, а судьба сложилась любушке на пути стрелы оказаться. И судьба та в такой узел сплела пути наши… Всё богами предрешено, всё прогадано. Знать, мне и было, по этим решениям, в Путь выйти, Лукаву остановить… И надежду нести в сердце – неведомо где на Пути, незнамо когда, отыскать мою любушку. Встретить сызнова, коснуться волос её льняных, заглянуть в глаза лучистые цвета неба весеннего.

А пока что шёл и шёл. И день, и другой… вот уж какой по счёту закат на небе разгорается, а топи, на пути вставшей, всё конца-края не видать. Да и где же в наших местах мари такие простираются?! Да всё в туманах, да всё страшно-то как: то стужей ледяной от неё веет, и блазнится, будто там, за туманом – и ледок на воде, и похрустывает под пробегающим мелким зверем.

А то дух забивает парны́м болотом, в лицо пышет, гнус-мошка налетает – мочи нет отбиваться. Вот уж благодарность бортнику за совет, как шапку сплести с травяной сетью частою, лицо и шею прикрывающей.

Так и шёл. Ровно, не по дням, а по всем временам годов: то Трескун 1 1 Трескун – древнерусское народное название Января. на Сенозарник 2 2 Сенозарник – древнерусское народное название Июля повернёт, а то, вовсе не в черёд, Листобой 3 3 Листобой – древнерусское народное название Октября к Протальнику 4 4 Протальник – древнерусское народное название Марта переносит. Аль болото зачаровано, али Путь мой таков…

Но вот, как помыслил: уж сколько дён с дичи, в силки словленной, на грибы да ягоды перебиваюсь, хлебца бы… Вот бы, хоть какое поселение человеческое повстречалось – отработал бы краюху.