Демьян Брауде - Иночим великанов. Апокрифы Мирадении

Через бреши в зачавшейся редеющей желтой кроне и просветам над ними, по пышно усеянных ковром жухлых иголок со свертками листьев, устланных инородных бору листьев, Риба спешно перебирая ногами плавая в палой желтеющей листве брезин, расторопно подбежала по крутому подъему к хозяину. Когда она, форсируя заводь ссыпавшейся кущи, застыла, он, будто все ещё не видел её, неотвязно концентрируясь на содранной до камбия коре, на нескольких искореженных стволах деревьях. Гоблинка долго ждала, пока позади неё оставшаяся группа, бередила скопившуюся насыпь отмерших частиц деревьев, легко поддающейся легкому ветру и перекатываясь, в едком привкусе перегноя с разбегающимися жуками и мышами ищущих взаимопонимания на тленом поприще.

Внезапно Клайд, не отводя взгляда с раззадорившей насечки, сообщил слуге.

– Попридержи всех. У меня не хорошее предчувствие…

Но стоило обуреваемой легкой тревогой Рибе развернуться, как все в два шага были тут как тут, и встревоженно заворожённые во всю гурьбу буркал глядели на неё, а затем в то место, что так пристально изучал их нелюдимый проводник.

– Поздно хозяин, – виновато отозвалась гоблинка за его спиной, насупив губы под клыками.

Безродный не успел к ним обернуться, как стрела свистом, режущим воздух безвучно вонзилась в почву, под ногой Гайта. Тот, взвизгнув, став белее полотна, стушёвано попятился, назад скользя по вспученным утопленным в златой палой листве корням, и, если бы не встречный Калиб, попробовал бы бежать вновь. Вся группа не на шутку смешалась, а коновода, тотчас расторопно обернулся и с пылающими серыми глазами приказал. – Назад за подъем! И не двигаться!

Все безропотно повиновались, не задерживая внимания на стреле, с лязгом кольчуг и мелкой поклаже, стекая по шуршащему покрывалу, а Риба будто не воспринимая его наказ, подобравшимся истуканом стояла под его правой рукой, и тоже наблюдая густые заросли терновника посередине сосен поодаль через открытую от деревьев засеянную листьями лощину, куда так умалишённо буравя, заглядывался хозяин, стоя на возвышенности, пред оврагом широкой, щербатой на деревья просеки.

– Я имел в виду всех, – свирепо посмотрев на гоблиншу, процедил следопыт, и слуга, шмыгая вздернутым носом, понурено отошла, но не на значительное расстояние. Самость претила ей оставлять его. А ещё она украдкой хотела прибрать в колчан разбазаренную кем-то стрелу – не пропадать же добру?

Клайд, вынув расписной на лезвии меч, и задрав его блещущий всполох над головой, стал идти по покатому спуску к открытому на свету месту переливающимся по границам волнам некогда главенствующими здесь иголками с мелкими ветками с граничащими у обрыва кустами и преддверья моря желтой листвы. Он размеренной поступью шел по отлогому скату, пока не дошел до освещенной середины впадины, меж редких пней и нескольких вязов, что чудом затесались в бору. Но, тем не менее, сезонно оголяясь, сбросили листву, что, жухло шерстя под ним, то и дело взмывала золотистой стружкой, оседая на корни и увядший на пылающем свету лета дерн с боков невольной просеки лощины. Недолго ожидая, он, все так же занося искру стали над головой, приосанившись, решил провещать пару слов, по окрестностям леса, не сводя бокового зрения с терновника меж передних могучих вязов с коих, была спущена раззадорившая всех неладная стрела.

– Я Клайд Безродный! Друг нелюдей, и провожатый достойных людей! Прибыл с миром, и прощу взамен лишь обоюдно того же! – зазвенела его раскатистая декламация, осевшая отголосками в пределах лесного конгломерата открытой границы меж бором и рубежами нараставшей дубравы.

Как долго он стоял, как на ладони не известно, так как воцарившиеся безмолвие с перекликанием клекота и усталое шуршания листьев, вынудила всех начать нервничать сильнее обычного. Темная стрела с сивым опереньем все так же на половину торчала, из земли ската обрыва, где относительно недавно проходился Гайт, и это был отнюдь не промах, а красноречивый предостерегающий жест. Безоговорочно убеждающий повернуть вспять.

Спустя какое-то время как следопыт уже был закрыт набегающими время от времени тучами, тернистый куст меж граничащих вязов зашевелился, и из-за его дебрей вырос некто, со слабо блеснувшей натянутой зеркальной тетивой угловатого лука, и черный одеянием, под стать самому Клайду. У него были длинные и прямые свисающие до широкой груди волосы, густо смоляного цвета, но меж ними пробивались заостренные малокровные уши эльфа. Тот был долговяз, и его приметили и все воровато приблизившиеся остальные, что куча малой стояли, издалече выглядывая из-за среднего холма во озолоченную в пробившем себе волю свету впадину. Он был одет в облегающее одеяние, будто сотканное из чешуи рептилии с лёгкими проблесками янтаря смолы, закрывающее большую часть тела сковывающими полосами, по огражденную шарфом шею. Битая летами куртка и потертые сапоги с ворсистыми брюками были скроено, ушиты, и обличали его подобием коры ствола, а древесного отлива хламида за спиной (явно не лишённая зачарованности), могла с лихвой сокрыть его, как только он запахнет её, и натянет спасительный капюшон. Скошенный гладким углом колчан был примощен у его бедра, и целая горсть сивых перьев, наизготовку выпирала под его правую длинную руку на тонких дегтярно черных прутьях.

Эльф в черном облачении, долго пытливо осматривал следопыта, не спуская напряжения с зеркальной тетивы и натяжения плеч свода лука, пока с укором не провещал, ещё издалека обитая в укрывающей сени вязов.

– Здесь нет переправы для солдат, и лжецов, загребающих имена достойнейших! – голос, молвивший на чистом всесветном, был высоким и певчим, но на лице издалека, несмотря на скошенную гладкость, и правильность черт, с гладким вытянутым носом и ямкой на подбородке без тени серости щетины, можно было прочувствовать сочившиеся недовольство.

– Мы очутились в твоих владениях, не по своей воле! За ними в след гоняться убийцы, и единственный путь к отступлению пролегает токмо, через твой лес Ливелз!

Только непреклоннее палача эльф будто оторопел, и сбавил натяжение отражающий вездесущие краски тетивы, что все ещё была задрана до надлома плеч. Но позже найдясь, опять вытянул, что было мочи, да ещё с такой загоревшей злобой, что его черты лица сведённые судорогой злобы вытянулись, и стали походить на снуло змеиные, а завитые плечи лука сдавались в предельном натяжении на луке в янтарном отсвете цедящего лучи покрывала дерева.

– Кто посмел тебе рассвистеть, как меня величают? – тенором прикрикнул он с другого конца, сгрубив свой высокий голос до неузнаваемости язвительной желчью.

Клайд отбросил всполохом по округе, разносящим зайчики меч, и пока тот подбросил вал игл с под омлетом листьев, устало отпустил, понурив голову с витой русой челкой по подбородок.