Надежда Кремень - Мидавиада

– Велите конюшим распрячь возок и накормить лошадь! Клеть не снимайте, она может понадобиться!

Селена вздохнула с облегчением. Если никто не будет заглядывать под тент, ей, возможно, удастся выбраться незамеченной.

Однако на деле всё оказалось не так просто. Повозку закатили в какой то сарай, густо пахнувший прелой соломой, после чего слуги засуетились вокруг, а давешний возница развалился на сенной подстилке и стал наблюдать. Селена, в свою очередь, разглядывала его из своего ненадёжного укрытия.

Выяснилось, что возчик молод (лет двадцати пяти, не больше), но волосы у него седые, почти белые.

– Шевелись, болезный! – прикрикнул на конюха юноша. – Чего ползаешь, как таракан в каше?! Нешто голодный?

– Ты б, ваша милость, хлебало-то поприкрыл! – огрызнулся тот. – Давно ли начальством заделался?!

– Давно – не давно. Не всё ль одно? – весело отозвался кучер, пропустив «хлебало» мимо ушей. – Тут, братец, не в том суть.

– А в чём, скажи на милость?

Похоже, конюх был рад случайному собеседнику. Всучив хомут мальчику на побегушках, он развалился рядом с беловолосым и закинул руки за голову.

– А в том, – причмокнул губами возница, – что карьера она, знаешь ли…

Закончить фразу он так и не сумел – зашмыгал носом, зашлёпал губами, что, должно быть, означало высшую степень удовлетворения.

– В большие начальники метишь?

– А чего ж нет?

Конюший задумался, уголки его толстых губ поползли вниз:

– Я так скажу: карьера, деньги – это всё богатеи придумали, чтобы нашему брату голову дурить. Взять меня, к примеру. На конюшне родился, скребницей чесался, укрывался конской попоной. Батька мой конюхом был и дед, и прадед тоже. Мне скоро шестой десяток менять, а я всё тут, на конюшне. Вот тебе и карьера. И сын мой – конюший. И внуки конюшими будут.

– Это всё оттого, дед, что нет у тебя охотничьей жилки, – посочувствовал возница. Очевидно, впечатлившись возрастом собеседника, он произвел его из «братцев» в «деды». – Ежели верит человек в счастливую звезду, то, значит, так тому и быть.

– Чему быть-то? – не понял конюх.

– Это уж кому что на роду написано. Я вот гвардейцем желаю стать.

– Индюк тоже много желал, да в ощип угодил!

– Я тебе не индюк, папаша! – оскорбился беловолосый. – Я, если что задумал, так уж меня не остановить.

– Это мы поглядим!

– Да уж погляди-погляди! А пока ты со мной лясы точишь, конюшонок твой всю-то попону извазюкал!

– Ах, ты ж пасынок медвежий! – конюх стал тяжело подниматься, но утратившие гибкость ноги плохо слушались хозяина. – Внучок мой – полюбуйся!

Беловолосый вытащил откуда-то из-за уха соломинку, пожевал и разочарованно плюнул:

– Хорошим конюхом будет.

– Где там «конюхом»?! – крякнул его собеседник, поднявшись. – Как бы эту бестолочь на псарню не отправили, а то уж…

Он не договорил – пошёл воспитывать внука. Проще говоря, драть его за уши, приговаривая: «Свинья ты тупорылая, телок бесхозный! Я через твою скотскую милость места лишусь и в канаве подохну! Горе мне на старости…» Мальчишка повизгивал и вяло брыкался. Похоже, экзекуция была для него привычной.

Поначалу беловолосый наблюдал за сварой с вялым любопытством, но вскоре утратил интерес к однообразному зрелищу и принялся ковырять в ухе соломинкой. После прикрыл глаза и засопел.

Время для побега было вполне подходящее. Селена давно догадалась, что сарай, принадлежит к комплексу дворцовых конюшен. Следовательно, за ним начинаются улочки Золотого квартала. Если удастся пройти по ним незаметно, можно добраться до рыночной площади. А уж затеряться на городском рынке – дело нетрудное.

План был так себе. Да, что там – план был откровенно паршивый, но за неимением другого Селена решила действовать. Убедившись в том, что возница спит, а конюх увлечён распеканием внука, она выползла из-за тюков, отодвинула тент и выбралась наружу. Беловолосый лежал в паре шагов от повозки, и ей пришлось пробираться на цыпочках, чтобы не разбудить его ненароком.

Конюх тем временем перешёл к решительным мерам. Схватив вожжи, он принялся охаживать ими внука:

– На тебе! Получай, негодник! Будешь знать, как лодырничать! На, получи! Вот так! Вот так!

– Деда! – заорал мальчишка, да так громко, что беловолосый на мгновение приподнял веки.

Селена замерла на месте, стараясь не дышать, но возница её не заметил – хрюкнул и вновь закрыл глаза. Конюшонок всё не успокаивался:

– Деда! Там! Там!

– Чего орёшь, как резанный?! – хрипло пробасил конюх, не переставая хлестать внука вожжами. – Я тебя научу доброй службе!

Селена бочком пробиралась к выходу, стараясь ступать как можно тише. Ворота были открыты. Оставалось сделать лишь несколько шагов. Шаг. Ещё шаг. Вот он колкий ночной воздух. Вот спасительная темнота. Вот озорная розовато-пурпурная луна, игриво глядящая с чёрного неба. Шаг. И ещё. И ещё.

– Деда! – слабый голосишко сорвался в писк. – Она там! Там!

Конюх прекратил хлестать внука, оглянулся и, конечно, увидел Селену, застывшую в двух шагах от двери.

– Ты ещё откуда взялась?! – гаркнул он, явно не понимая, что происходит.

– Она, деда, из повозки вылезла! – предательски заявил конюшонок. – Я всё видел.

Воспользовавшись замешательством своего мучителя, он вывернулся и отбежал на безопасное расстояние:

– Вылезла из повозки и бочком-бочком. Сбежать хотела!

Конюх упёр руки в бока, растопырив локти:

– Говори: кто такая?!

Селена стояла и молча смотрела ему в лицо. Воздуха не хватало, дышать становилось всё труднее. Что сказать? Как выпутаться? Кто она? Служанка? Торговка? Горничная богатой дамы? Ответ нашёлся раньше, чем она успела его осознать:

– Я из деревни, господин.

Озадаченный её словами конюх приоткрыл рот и захлопал глазами. Щёки его начали пунцоветь.

– Что это ты мелешь?! Из какой деревни?

– Из Заозерья, ваша милость, – ляпнула Селена. Казалось: ещё немного, и она потеряет сознание от страха. Сердце стучало в горле. В глазах темнело.

– Из Заозерья? – польщённый её обращением конюх немного размяк и даже заулыбался. – Что это за деревня такая? Никогда не слышал.

– Это, ваша милость, ух как далеко! – пискнула Селена, пытаясь копировать крестьянский говор. – Я как тележку эту увидала, так и решила: «Авось до города доберусь?» Там, в деревне, что за жизнь?! Никакой жизни, прямо сказать! Тятенька пьёт беспробудственно, матушка померла. Вот я и решила в город податься, белошвейкой заделаться. А что? Я шить могу, вышивать. Я, ваша милость, рукастая…

Она говорила, и говорила, стараясь смотреть конюху прямо в глаза. Поверит или нет? Тот молчал, оглядывая её с ног до головы. Наконец, замолчала и Селена.

– Белошвейкой, говоришь? – выдавил конюх.