Елена Щетина - Убить василиска, или Казнить, нельзя помиловать

– Славная кашка получилась, – сообщил он и махнул огромной ручищей. – Слазь малец, обедать будем.

Вард испуганно дёрнулся, оступился и рухнул прямо под ноги троллю. И тут же получил тарелку белой, рассыпчатой, одуряющее вкусно пахнущей каши.

– Громыхало младший, – представился тролль.

– Вард, – вежливо поклонился летописец, и набросился на угощение.

– А это кто ещё у нас, – раздался знакомый голос.

– Сестричка, – прогудел Громыхало. – Садись, кушай. А вот и батюшка.

Вард понял, что тролли ещё не самое страшное в этом мире. Перед ним стоял папенька Агафьи.

Кунава сидела на полу с портрет Гордея в руках. Над головой её кружил грач. Он раз за разом порывался добраться до картины, но женщина отгоняла птицу, удивляясь, почему не смогла убить столь зловредную тварь. Гордей на портрете смотрел со своей обычной укоризной, направленной то ли на Кунаву, то ли на грача, то ли вообще на весь этот мир.

– Зеркало, – вдруг пробормотала она. – Здесь было огромное зеркало!

Женщина осторожно положила портрет на пол и подошла к проёму арки. Потрогала воздух. Ничего. Победный крик грача заставил отшатнуться. Кунава споткнулась о невидимую преграду и упала. Кровь ва-бааан обагрила древние осколки, замок опять задрожал. С потолка посыпалось то, что не досыпалось в прошлый раз, и….. и всё.

***

– И всё, – вздохнул Художник, пересчитывая медяки, которые получил за портрет дочки старосты, – поскупился дядька, краски только сколько ушло! А холст! Жениху, видите ли, не понравилось. Так ведь против реализма не попрёшь. Эх, слышал, в заморских странах рисуют так, что глаз в ухе, а ухо вообще не пойми где. Поучиться бы.

Художник ссыпал монетки в бархатный мешочек, расшитый золотым рисунком. Скрепя сердцем отдал один за краюху хлеба, – краски были нужнее, но куда совсем без еды. Молодой человек пристроился возле сельского колодца, хлебнул водички, закусил хлебушком и залюбовался недалёкой горой, окутанной шалью – туманом. Ветерок легонечко колыхал белёсую невесомость, приоткрывая поражённому взору Художника прекрасное строение.

– Эй, дружище, – окликнул молодой человек проходившего мимо селянина, – чей это замок.

– Ну, хочешь, твой будет. – Сердито буркнул тот, и, плюнув под ноги Художнику, поспешил по своим делам.

Василис понуро сидел на подстеленной рогожке. Сумеречный воздух холодил, и заставлял полчище персональных царских мурашек бегать по телу туда – сюда, туда – сюда.

– Замёрз? – пристроилась рядом Асна.

Василис не ответил, лишь попытался отодвинуться. Но со связанными ногами и руками особо не разбежишься. Хоть с острого камешка слез и то радость.

– Дурашка, – пожурила Асна.

Василис только фыркнул. Подошла Лада с миской похлёбки.

– Поешь, – почти ласково попросила она.

Пленник сжал рот в тонюсенькую щель и исподлобья посмотрел на девушку. Варево пахло если и не вкусно, то сносно. Царевич сглотнул слюну и отвернулся.

– Ну, что с ним делась, – всплеснула руками Асна.

– Объяснить, что наша задача в том, чтобы он к ведьме живым не попал, – послышалось с ближайшего дерева. – Так что можем и не кормить.

Через секунду перед Василисом стоял ухмыляющийся Горазд. Парнишка готов уже был подвывать. Голод и холод он бы ещё стерпел, но тупые шуточки вора просто убивали. К тому же на шею царевича повесили мешочек с гадостью, не дающей проявиться Василиску. И царевич впервые пожалел об этом.

Лада попыталась накормить пленника. Тщетно.

Тогда девушка просто зажала царский нос. Василис, не ожидавший такой подлости, открыл рот, и, получив в него слизкий комок, чуть не подавился, но плюнуть смог. И даже попал.

Лада отшатнулась и в то же мгновение прямо перед её носиком просвистела стрела. В следующую секунду на девушку навалилось что-то тяжёлое. Она попыталась вывернуться, но держали крепко.

– Тише ты, – раздался шепот Асны. – Горазд к ним в тыл пополз. Посмотрит, что за сударики.

– А…

– Да живой твой прынц. Вон, тоже лежит.

Послышались звуки ударов, вопли. Потом всё стихло. Женщины замерли в ожидании, пытаясь определить, чей же крик был последним.

– Лада, беги! – вдруг подорвалась Асна, и, вздёрнув девушку, пинком задала ей направление.

Лада отскочила на пару шагов и непонимающим взглядом обвела поляну. Всё было тихо и спокойно, вот только…. Вот только Асна зачем то стояла с мечём в руках, примеряясь к лежащему ниц Василису. Лицо её было жалким, но рука меч держала твёрдо.

– Асна, нет! – девушка, сама не понимая, зачем ей это надо, поднырнула под меч и, схватив царевича за ворот, потащила вглубь леса.

Тащить было тяжело. Царевич, как будто нарочно, а может и не как будто, цеплялся за кусты и ветви. Ладу хватило минут на пятнадцать, а потом она упала, больно стукнувшись о камень.

– Ноги хоть развяжи, не убегу. – Буркнул из-под неё Василис. – Они мне Варда найти не помогут.

– А я помогу? – удивилась Лада.

– Договоримся…..

Лада вздохнула, и перерезала путы, пока только на ногах. Василис с трудом поднялся, секунду другую покачался, пытаясь размять затёкшие ноги и набирая скорость ломанулся в лес.

Девушка секунду постояла, раздумывая, бежать за царевичем или вернуться к друзьям. С одной стороны приказ есть приказ, с другой…. Лада прислушалась к происходящему на поляне, но та как будто в овечью шерсть закуталась. А вот со стороны, куда убежал Василис, звуки раздавались не однозначные. Тяжело вздохнув, девушка последовала тропой долга. Та оказалась на удивление короткой: царевич барахтался в небольшой ямке среди старых кореньев, пытаясь опереться на стянутые за спиной локти. Издевательский смех Лады, как будто придал ему сил. Василис одним плавным движением выпрыгнул из овражка. Девушка открыла рот от удивления, такого она не ожидала. Где ей было знать о любимой забаве закадычных друзей под названием «перепрыгни два забора». Но царевичу было не до игр. Собрав последние силы, и опустив голову, он, молодым бычком, пошёл на таран. Лада просто сделала шаг в сторону. Василис, пролетел мимо, забодав ещё не старый дуб. Посыпались жёлуди. Девушка почти с жалостью смотрела на свернувшегося в улиточку царевича. Потом, села рядом, достала краюху хлеба из котомки и, промурлыкав нечто мелодичное на французском, вонзила молодые зубки в подчерствевший хлеб.

– Ого, – раздалось из свернувшегося царевича, – а не обманул летописец то!

Лада сидела у потухшего костра, закутавшись в большущую, пёструю шаль. Асна плела эти шали только летом, и только в хорошую погоду. Она сидела на траве, поджав ноги и подставив солнышку своё, и без того коричневое личико. И творила эту неземную красоту из всего, что только попадётся под руку. Лада не удивилась бы, узнай, что старшая подруга вплетает туда лучи так любимого ею солнышка. А как ещё можно объяснить то тепло, что давали шали. Эх, где теперь Асна? Где Бер и пройдоха Горазд? Девушка не отважилась оставить вверенного ей пленника. А с Василисом на привязи идти искать друзей, было конкретным самоубийством. Лада покосилась на постанывающего во сне царевича, вздохнула и набросила на пленника часть шали. Из кармана выпростался речевик и взобрвшись к самому уху девушки забубнил, прося есть. Лада погладила мохнатое чудушко по головке, и достала из котомки кулёчек с изюмом, любимым лакомством речевиков.