Эйрик Годвирдсон - Пять Пророчеств. Эхо древнего мира – I

Его я слышал впервые, но выяснить не успел – один из постояльцев трактира, где мы сидели тогда – он назывался «Зеленое Яблоко» – возразил: «чакабре» -де, во-первых книжная выдумка, а во-вторых, этот зверь не грызет, а как бы высасывает кровь из жертв, хотя да, предпочитает лакомиться козами или телятами. Оставалось верить, что говоривший – с виду и сам из Корту – знал, о чем вел речь. С ним многие согласились тогда, и общая версия выплавилась в предположение о собачьей стае, забредшей в город.

Никого это особенно не удивило, но радости в этом тоже никто не выдел.

– Одно худо, – подумав, сказал я в один из таких вечеров, когда снова поднялась тема распоясавшихся собак. – Скоро урожай снимать. Яблоки, хлеб, тыквы в поле. Как бы не разошлись эти самые собаки не к месту. Люди опасаются, вон калитки уже начали охранными рунами разрисовывать.

– Хлеб снимать или в полях работать всегда народ ходит со сторожевыми да пастушьими собаками, потому что волков в округе, друг мой Рудольф, всегда было в избытке. Это в город и в сады они не лезут, – возразил мне Нан, и Тез поддержал его кивком.

Я мимоходом вяло отметил про себя – надо же, а я и это успел забыть. А ведь и правда.

– Зато в садах могут те самые собаки навести шороху, – не отступал я. – Да и не нравится мне само то, что стая откуда-то взялась вообще.

– Это как раз не диво, – Тезвин пожал плечами. – Да, сам Новый Этен не воюет уже не один десяток лет, а вот у наших соседей – Марбод Корту, Аскалона и Тхабата – никогда не было согласия меж собою. Граница, дружище. Не так далеко. Могли и забрести после заварушки какой. Налетели, скажем, тхабатцы на поселение. Устроили там грабеж и разорение, пожгли сколько-то дворов – и люди, например, снялись и уехали, кто куда. Не все потащили с собой собак, не все собаки и до той поры имели дом, но кормились из милости подачками. А тут не стало кому подавать – и собирайся, кочуй куда глаза глядят и лапы несут тоже.

– Только их нигде не ждут, везде уже кто-то да живет, – закончил я, поняв, к чему Тезвин клонит. – Звучит логично. Ну и что делать будем?

– Как что? Народ попросит – прочешем сады. А нет – что Менгор, ну или сам лорд-командир скажет, то и будем, всего делов! – рассмеялся Нан. – Мы, Руд, мужи невеликой воли, мы стража. А стража делает то, что велено. За нас вон пусть капитаны думают.

Я ухмыльнулся, но не ответил – потому что считал немного иначе. Да, что скажут, то и делаем. Но свою-то голову, честь и совесть никто не отменял! Да и то сказать – Менгор, другие капитаны или паче того, лорд Галвэн, вряд ли за всем досмотреть успеют. Даже если у них работа такая. Я подумал еще и сказал:

– Ну, как хотите. А я Менгору расскажу, пожалуй, и про «чакабре», и прочие измышления народа.

На меня замахали руками, потом предложили еще заказать пирог и выпивки, да и сменить тему. Я не стал отказываться.

Впрочем, стоило мне вознамериться подокучать нашему капитану, как оказалось, что за меня это сделали наши же горожане. Едва я раскрыл рот, заикнувшись про неведомую чакабре, как тут же сполна получил менгорова раздражения и недовольства:

– Слушай, ну вот стража только собакам хвосты не крутила! На собак довольно и пятка крестьян с вилами да пары охотников с луками! Ты предлагаешь сорваться и прочесывать пригородные сады в поисках, прости, зверушки из книги? Или обычного десятка отощавших собак?

Я опустил голову. Мне было стыдно. И одновременно соломинка в затылке превратилась в раскаленную иглу острейшего беспокойства. Никогда мне еще не было так… неуютно.

– Рудольф, у нас есть дела посерьезнее. Видимо, нам в самом деле придется готовиться к более серьезным вещам, чем собаки или ловля мелких воришек – если ты слушаешь сплетни про неведомых зверушек и обгрызенные калитки, то я слышал кое-что посерьезнее. И не только я, если на то пошло. Совет города сейчас занимают вопросы того, что творится у кортов, гораздо больше.

– Всегдашняя война в Корту имеет отношение к нам?

– Может начать иметь, – сухо заметил Менгор. – У тебя есть какие-то более серьезные аргументы по поводу твоих, хм, измышлений?

– Я не могу объяснить, – очень тихо произнес я. – Я не знаю, что и как, но мне не по себе. Мен, скажи мне как друг, а не как командир – как думаешь, я похож на того, кто стал бы тревожить тебя попусту?

– Ты больше похож на того, кто стал бы разбираться, влипнув в какую-нибудь пакость, – отозвался Менгор. – Но я сам тебя прозвал Счастливчиком, знаешь ли. Почему ты так упорствуешь, Рудольф? Ты что-то знаешь?

– Не знаю. Чувствую. Нечто странное. Как если бы я был, ну например, сам охотничьей собакой, что ли!

– Соба-акой… – протянул странно как-то Менгор. Посмотрел на меня с подозрением, потом вдруг решил: – Ладно. Владельцы садов и правда уже закидали нас просьбами по уши – не так давно мальчишка-сборщик пропал. До сих пор не нашли. Я думаю, он просто сбежать мог, но… люди у нас из-за собак еще не пропадали. Смотри у меня, Руд, если скрываешь что-то… не прощу.

Менгор глядел на меня так, что у меня уши запылали. Взгляд этот больно колол, заставив зябко передернуть плечами.

Я вдруг с ужасающей ясностью понял, что он меня в чем-то подозревает. В чем-то весьма, весьма нехорошем. Огненная игла в затылке предательски исчезла, словно ее не было.

В чем?!? В чем он меня подозревает?

Туман. Снова предутренний туман, и хвала Айулан, не такой густой. Только под ногами вместо булыжной брусчатки улиц – трава, песок и узловатые корни. Стволы дальних деревьев маячат серыми размытыми силуэтами, ближние угольно-четки, точно нарисованы черным лаком на новой вазе светлой глины из тех, что искусно делают по всему Этену. Громады крон изредка шелестят и покачиваются точно сами по себе – нет, конечно, это явно возятся в ветвях ночные птицы, всего делов. Я про себя молю Эрроса о ветерке – разогнал бы туманную муть, дал спокойно пройти насквозь громаду сонного сада, а там и понять, не чудится ли мне опасность на ровном месте?

Я зря тосковал по своему беспокойству – оно было со мной, мутное и слабое, но было.

Мои товарищи таким же нечеткими тенями, как и я сам, скользят по тропам.

Дежурство подходит к концу, а мы наткнулись только на изгрызенный ствол одной из яблонь, порванную корзинку – не фруктовую, а такую, в которой носят хлеб и прочую снедь с собой на работу в саду здешние трудяги. Да изрытый склон – кротовую или мышиную норку разрывал зверь, что ли? Пока все это выглядело озадачивающе и несерьезно. Но ведь пропал же куда-то мальчишка! Кто-то же сожрал уже пять коз и десяток кур, загрыз трех домашних кобелей и изгадил не одну калитку!

Пока мы шли тремя группами сквозь садовые дебри, я успел передумать много всякого. Боюсь представить, правда, что думал обо мне Менгор все это время. Неведомая тварь, кто бы она – они – не были – не спешили показаться. Ну хоть ветерок поднялся, сгоняя туманную кисею.