Татьяна Шуран - Джульетта Ди

– На удачу.

Алекс не смог сдержать восхищения перед такой бравадой и, принимая подарок, улыбнулся совершенно искренне.

– Благодарю.

***

Гости разъехались за полночь. Невеста ушла несколько раньше, сославшись на усталость, и Алекс не нашёл причин, чтобы не последовать её примеру. Виктор со свойственной ему практичностью выделил будущим супругам две отдельные комнаты, выходившие в одну огромную общую гостиную с камином и террасой, очевидно понимая, что молодым людям не мешало бы познакомиться прежде, чем начинать совместную жизнь. Дизайнерский ход был удобный, Алекс поскидывал с себя часть парадных шмоток и босиком, в одних брюках и полурасстёгнутой рубашке, выполз в гостиную, где основным центром притяжения был бар, хотя на невесту, при необходимости, он бы тоже взглянуть не отказался. Оказалось, что невеста немногим ранее приняла аналогичное решение и теперь полулежала в кресле в простом белом платье, положив ноги в ослепительно-белых чулках на тёмно-синюю бархатную подставку. Электрический браслет покоился рядом, на небольшом столике тёмного дерева, там же стоял пустой бокал, на краю которого висели огромные бриллиантовые серьги.

– Такие тяжёлые серьги, ужас, – сказала она, проследив его взгляд. – Ещё несколько подобных вечеров, и у меня уши станут, как у Будды.

Алекс улыбнулся.

– Многие женщины мечтают о бриллиантах такого размера, что тяжело носить.

– Надели бы один раз, и перестали бы завидовать, – убеждённо сказала змея.

– Вам налить чего-нибудь?

– Нет, спасибо, мне хватит.

Алекс плеснул себе коньяка, сел в другое кресло – возле камина, и полностью погрузился в созерцание огня и поглощение алкоголя. Так, в глубоком взаимном молчании, прошло довольно долгое время. Наконец Алекс обернулся, почувствовав на себе её взгляд.

– Чем займёмся? – невинно поинтересовалась она.

– А есть предложения? – удивился он.

– Нет, – честно признала она. – Я ужасно устала с дороги. Вы, красавцы, сидите тут на берегу и не знаете, что Котлин отделён от вас огромной областью замедленного времени. На самом деле даже несколькими. Довольно проблематично лавировать между ними так, чтобы ни в одну не въехать. По нашим часам, мы добирались до вас почти месяц.

Алекс чуть не подавился коньяком.

– Из Петербурга Котлин вообще не видно. И, кстати, не слышно, кроме тех случаев, когда вы сами выходите на связь.

– Это потому, что мы догадались подать сигнал под водой. По дну. Море – более глобальная система, оно объединяет наши мерности.

Алекса поразила необычайная точность и лёгкость её рассуждений. Чувствовалось, что она представляет себе структуру пространственно-временного континуума очень хорошо, и говорить об этом доставляет ей удовольствие.

– Вы, похоже, очень… увлечены войной?

Словосочетание звучало необычно, особенно в адрес женщины, Алекс понял это уже после того, как сказал.

– Увлечена войной? – она, кажется, тоже оценила характеристику. – Пожалуй, что и так. А вы, господин Воронов?

– Предлагаю перейти на «ты».

– Хорошо… Аль, – она коварно улыбнулась.

– Так меня называют только… – друзья? родственники? – …близкие.

– Ну мы скоро станем близки, – заверила змея со всей серьёзностью.

– Надеюсь. А тебя как называют… – соплеменники? – …родные?

Девушка вдруг помрачнела, в глазах промелькнула боль.

– Не хочу вспоминать о них. Я ведь от них уехала… – Она отвернулась, прелестные чёрные локоны упали на грудь. – Хочу начать новую жизнь.

На какой-то глупый момент его охватил совершенно неуправляемый порыв сказать ей, что она может довериться ему, что её будут любить здесь, как родную. Невозможно было остаться равнодушным при виде затаённого страдания на этом божественно юном, невинном и прекрасном лице. Усилием воли он всё же сдержал слова, готовые сорваться с губ, и ограничился кратким:

– Удачи, – подумав про себя, что удача не помешает ему самому, если она так легко играет на его чувствах.

***

– Что Вольский?

– Даёт студию семнадцатого декабря.

– Значит, будем записываться семнадцатого.

Репетиционная база группы «Ворон» располагалась в одной из заброшенных старинных квартир с четырёхметровыми лепными потолками и окнами на Фонтанку. Дом практически вымер, и музыка никому не мешала. Вокалистки, как всегда, не было – позвонила, сказалась больной.

– Аль, ты это серьёзно тогда сказал? Насчёт Киры? – осторожно вступил Серьга, самый жалостливый.

– А ты видишь альтернативу? Кто-нибудь из вас её видит? Я не вижу. Кем я для неё должен быть? Наркологом? Нянькой?

Тишина.

– Может, ты готов взять эту ответственность на себя? Если ты, Серёж, прямо сейчас мне говоришь: я гарантирую, что на репетициях и концертах она будет вовремя и трезвой, мы закроем вопрос.

Естественно, гарантировать что-либо, когда дело касалось Кристины, никто не взялся.

Вступил Винтер, более практичный и хронически не переносивший манеру Алекса вести спор, задавая риторические вопросы.

– Давайте определимся окончательно, какие песни будем записывать. Я так и не понял, что ты хочешь оставить: «Шторм» или «Беатриче»?

– Я сам ещё не понял.

– Давайте оставим «Шторм». Сингл называется «Ночь над океаном», туда же и «Шторм».

– И на обложке шторм, везде шторм.

– Может обе записать?

– Э, нет, давайте ограничимся четырьмя. Иначе уже миньон получается.

– Так, давайте считать. «Ночь над океаном» обычная и акустическая, так? Потом? «Чернота»?

– А давайте «Ночь», потом «Беатриче» и «Шторм».

– Может, правда?

– По-моему, «Чернота» больше подходит. По музыке, и вообще, по атмосфере.

– Подождите, вы меня запутали уже.

– Это… сирена, что ли?

Все прислушались.

Ожил громкоговоритель.

«Внимание. Опасность с воды. Внимание. Опасность с воды».

– Судьба велит прекратить болтовню, – холодно констатировал Алекс. – Давайте хотя бы «Ночь» в порядок приведём. Ычу, Винтер, – к ритм-гитаристу и клавишнику, – начинайте.

– Акустику?

– Естественно.

Ребята сосредоточенно заиграли вступление.

– Гена! – вдруг сказал из всех колонок необыкновенно отчётливый, необыкновенно тёплый женский голос.

Ычу сбился и побледнел, как стекло. По паспорту его звали Гена, и, очевидно, обращались к нему.

– Ычу, – хладнокровно перебил Алекс, – вступление сначала.

Парнишка вздрогнул, словно его ножом кольнули, и снова заиграл, но голос, взяв паузу, возобновился параллельно песне и как бы вплёлся в неё.

– Генка… Ге-еена! – голос усмехнулся с нежной грустью. – Ты там умер, что ли?..

Ычу снова сбился, рука с зажатым в пальцах медиатором повисла, как плеть. Потом прошептал:

– Я эти колонки сейчас расколочу, – в то время как колонки залились игривым смехом.