В. Ермаков - Грани теней. Повесть

– Да, прогнал, потому что вы предали меня, Мюрат. Вы бросили меня в самый тяжелый момент и уехали в Неаполь. А вот теперь, когда вас выгнали оттуда, вы приползли ко мне, потому что это я дал вам корону Неаполитанского королевства и вы хотели вернуть ее обратно с моей помощью. Вы были моим другом, и вот теперь, когда моя сестра отказалась от вас, вы посмели опять прийти ко мне, чтобы заручиться моей поддержкой. Вы все еще считаете, что я, находясь за три тысячи километров от Франции, могу на кого-то повлиять. Бросьте. Езжайте в свою Бразилию. И если вам посчастливится увидеть мою Каролину, передайте ей, что я люблю ее, как и прежде. А теперь оставьте меня, Мюрат. Мне тяжело и больно на вас смотреть. – Император отвернулся к окну.

Мюрат с расширенными от ужаса глазами бросился вон из комнаты. Закрыв за собой дверь, он упал в обморок. Английские солдаты, со сноровкой санитаров, ловко уложили его на носилки и вынесли на воздух через боковую дверь.

Мишель Дюран нервно покручивал перстень на пальце:

– Это еще ничего толком не значит. Это игра, он играет с нами. Во всяком случае, Жан-Поль мог знать Мюрата тоже очень хорошо. Ведь он изучал историю Наполеона.

– Да, но он должен был знать тогда и то, что Мюрата расстреляли в тысяча восемьсот пятнадцатом году, – заметил Гарси, приятель Мишеля, режиссер. – А здесь он ничем не выдал своего удивления, камеры это четко зафиксировали. Настоящий Наполеон не мог знать о расстреле Мюрата. Теперь есть все основания продолжать эксперимент, мне этот сюжет определенно начинает нравиться. Но на сегодня хватит, надо еще повнимательней просмотреть запись.

Палин лежал на кровати и смотрел в потолок. Вошедшая в палату медсестра подошла к нему и внимательно вгляделась в его лицо. Оно было безжизненно пустым. Она осторожно тронула его за плечо:

– К вам пришли.

Палин не пошевелился.

– Сокольников! К вам пришел ваш брат, Николай, – громко и отчетливо произнесла медсестра.

Лицо лежащего мгновенно преобразилось:

– Что вы сказали?

– Петр Афанасьевич! К вам пришел ваш брат, Николай.

– Где он? – Палин быстро вскочил с кровати.

– Тише, тише, Петр Афанасьевич. Я сейчас его приглашу.

Она подошла к двери, открыла ее и громко произнесла:

– Прошу вас, Николай Афанасьевич. У вас пять минут.

Николай Афанасьевич вошел в палату с довольно напряженным лицом.

– Николаша! Дорогой мой! Как я рад тебя видеть, – Палин бросился навстречу, обнял его. Потом отстранился, вглядываясь в лицо. – Ты просто не представляешь, как я рад тебя видеть. Обо мне словно позабыли. Мариша не приходит, Оленька. Куда все подевались? – Он опять прижался к Николаю Афанасьевичу.

Николай Афанасьевич развел руки, не зная, что ему делать. Он сделал огромное усилие над собой, чтобы осторожно обнять чужого человека.

Палин опять отстранился от него, крепко вцепившись в его руки:

– Как давно мы с тобой не виделись. Последний раз на день рождении твоей Настены. Ну как? Нравятся ей сережки, которые я подарил? Я все магазины объездил, никак не мог выбрать. Ох, и в кого она такая щепетильная? Мне с каждым разом все труднее и труднее подобрать ей подарок.

– Ты же сам учишь этому свою крестницу, – оправился от замешательства Николай, – тебе самому нравится получать в подарок изысканные, красивые вещи. Последний карабин, который я тебе подарил, ты до последнего винтика ощупал, под лупой все вензеля просмотрел. Про гостей забыл, так увлекся новой игрушкой.

– Да, да. «Сайга» прекрасна. Что поделать: оружие – моя страсть. Ты ведь помнишь нашу с тобой первую духовку, которую отец нам подарил. С нее все и началось.

– Еще бы не помнить. Ты мне ее почти не давал, спать с ней ложился. А сколько воробьев ты из нее перестрелял. А я их хоронил, и мы дрались из-за них с тобой.

– Поэтому я и стал настоящим охотником, а ты так никого не подстрелил за свою жизнь, сколько я тебя брал с собой на охоту. Может быть, Варенька и вышла за тебя, а не за меня. Ты нравился ей, такой степенный, рассудительный, добрый. А я вечно забияка, драчун, не привыкший к спокойствию. Мне всегда хочется быть впереди, на острие событий.

– Ну да, ну да. Поэтому ты… – Николай Афанасьевич чуть запнулся, – ты мэр, а я всего лишь доктор наук.

– Аха-ха-ха, – Палин рассмеялся. – А скажи-ка, доктор, почему меня здесь держат? Разговаривают как с больным, никого не пускают. Доктор тут один ко мне ходит из психбольницы, я там помогаю с ремонтом им. Так вот он, – Палин понизил голос, – уж больно часто и подолгу со мной разговаривает. А взгляд у него такой цепкий, как будто в душу ко мне заглядывает. Что-то нехорошо мне от таких бесед. Он мне и раньше предлагал лечь к нему в больницу, на обследование. Боюсь, что он что-то заподозрил в моем здоровье. Но я ведь не могу к нему сюда на лечение идти. Если надо, то лучше в Германию, подальше от любопытных глаз. Что ты скажешь, Николаша? – Палин пытливо посмотрел Николаю в глаза.

Николай Афанасьевич напрягся, по его лицу пробежала какая-то тень.

– Что ты, Николаша? Ты за меня испугался? Да я здоров. Просто надо отдохнуть от всех этих дел. В последние три года я так устал. Как только пошла эта приватизация, люди словно с ума посходили, как в девяностые. Всем все стало надо. Все хотят урвать побольше, ни перед чем не останавливаются. Даже городские садики под офисы выводят, мелкие предприятия, фабрики банкротят. Лишь бы на их площадях магазин или склад сделать. В комитет по приватизации понатолкали бог знает кого. Купили всех с потрохами. А я один за всем не могу уследить, со всеми уже переругался. Ладно мой зам. Викентий Палыч пока еще помогает мне. И что меня еще больше беспокоит, Николаша? Это то, что за нашими местными предпринимателями стоят другие, более солидные люди. Москвичи скупают все. А за ними кто стоит? Сунешься на какой-нибудь заводик, а там уже не только не наши люди, но уже и не наша территория, до смешного доходит. На территории нашего самого крупного комбината находится котельная, которая, кроме самого комбината, снабжает теплом и горячей водой целый район города. Так мало того, что директор комбината москвич, так котельная принадлежит другому москвичу. Они меж собой бодаются: кто кому платить должен. А мы даже не вправе указывать, что они должны делать. Город мой, а вода в районе города не моя уже – московская. И с садиками тоже бомба замедленного действия. Каким-то образом садики закрывают, якобы для ремонта. А потом они исчезают. И в этом здании уже налоговая инспекция сидит, которую выперли с другого более престижного места. Население начинает претворять в жизнь установку партии на увеличение рождаемости, и тут же начинают расти очереди в садики, которых уже нет. Средства от приватизации профукали и опять на поклон к государству. Да еще местный криминал хочет урвать свою долю. Мало нам своих, так еще московские к нам приглядываются, наших оттесняют от кормушки. Нашего авторитета убрали, и совсем беспредел пошел – дележка по новой. Сил моих нет – со всеми бороться.