Андрей Марковский - Веселья жизни скрылся легкий дым. Рассказы для девушек среднего возраста

Конечно, выпили. На Мишу водка уже не действовала – дурел он от неё, и всё. Деньги на ветер. На Илью, кажется, тоже. Выпили литр и сидели, разговаривали почти трезвые. Миша, конечно же, про занозу свою душевную подробно рассказал, да красок не пожалел, богатого буржуя-обидчика расписывая. Илья вор не глупый, сразу смекнул, к чему Миша клонит. Хлопнули кореша ещё малость и договорились. Илья дачу буржуя того «на скок» возьмёт, а Миша ему поможет товар спрятать и потом сбыть. Да ещё договорились, что Илья в доме, в потаённом месте где-нибудь, ртуть выльет. Эту особая месть будет для Пантелеева. Миша во время долгих своих страданий выдумал. И найти ни в жисть не найдёшь, а штука эта – ртуть – говорят, ужас какая вредная, отравиться от неё можно и даже помереть.

Следующие три дня не пили вовсе. Только чифир. Миша на разведку дважды ходил. С биноклем. Из леса наблюдал, что да как у дачников происходит. Да ничего особенного не происходило. За те два дня, что он в засаде просидел, только два раза местные охранники проехали на машине, оба раза днём, не останавливаясь нигде. Те ещё работнички. Знал их Миша – свои, деревенские, из закодированных. Дачники вовсе не появлялись: поздняя осень и погода плохая. Даже Пантелеева, летом приезжавшего по три раза в неделю, не привлекала перспектива в грязи поковыряться. Ещё заметил Миша, что прожектор на буржуйском участке иногда загорается, когда никого не видно, будто бы сам собой. А потом понял, что это у него свет от птиц пролетающих срабатывает. И ещё понял, что не показалось ему, как свет в доме зажёгся, когда рядом с забором пантелеевской дачи машина с охранниками проезжала. Вот тебе и голос металлический, и лай собачий объяснился. Автоматика, приборы охранные, «пугач». Значит, сказал он себе, наперёд надо свет ему от столба отрубить.

В четверг ближе к вечеру наладились. Миша дружка в лесок поближе на машине отвёз, да через час там же и встретил, уже с добычей. Тихо всё прошло. Илья доволен. Навару хоть и немного, зато без хлопот и не так рисково, как в городе. Как и договорились заранее, Миша Илью в соседнюю деревню, на окраину отвёз – у родственника пока погостить, а сам с уворованным добром – домой. В гараже за ларь с мукой спрятал, и спать пошёл. Впервые за последний месяц заснул без мыслей дурных и без водки.

Проснулся утром – за окном солнце. Не шибко разгулялось, сквозь тучи, но всё равно лучше, чем морось проклятая. Подумал: «Вот и закончилось всё. Надо мужиков собирать и дом ставить». Настроение хоть куда, даже песню какую-то мурлыкать стал. Жалко, не очень долго это счастье длилось. Вежливо постучавшись, вошел участковый местный, Палыч. Присели.

– Я зашёл тебя предупредить. Дружка твоего старого взяли, Илью, за кражу. Он у тебя последние дни кантовался, но мы с тобой знакомы давно, сыну моему с работой помогаешь, плохого ничего не сделал, так что я никому не сказал. Тем более взяли его не у вас в деревне, а в Инышке. Всё равно имей в виду: если что он про тебя сам расскажет, я не при чём.

– А за что взяли-то? – холодок неприятный по спине у Миша прокатился. – Чего он там в Инышке у кого спёр?

– Там-то он ничего не крал. С дядькой он своим самогонку пил. Взяли его по заявлению дачника одного местного, из товарищества. Его дачу он взломал и барахла всякого набрал: вещи всякие, DVD, тостер, ещё что-то. В общем, барахло. Но хозяин – Пантелеймонов, кажется, на 40 тысяч ущерба написал.

– А как нашли его? – совсем Мишу дрожь пробила, аж руки затряслись. – Он что, отпечатки оставил?

– Нет. Там, понимаешь, какое дело. У дачника этого, Пантелейманова, дом всякой всячиной нашпигован. Охрана и всякие штучки для управления дистанционного прямо из города. Через телефон или по радио, чёрт его знает, в общем, говорят, Интернет, от автомобильного аккумулятора работает. Говорят, Пентельмонов прямо из квартиры может что хочешь в даче включить-выключить. Как тревога охранная сработала, он систему включил, видеокамеры у него в стенах замаскированы, и увидел, как вор по дому шастает. Он всё на компьютере записал – и в милицию. У Ильи харя сильно известная в милицейских кругах, ты же знаешь. Его сразу опознали, хоть и плохонькое качество. Тот, конечно, в отказ пошёл. Но этот Пендельман, кроме фото, целое кино записал. Как Илья дверь ломал, как внутри шарился, как шмотки собирал, градусник зачем-то разбил. Деваться некуда, сознался он. Ещё один срок заработал. А ведь недавно совсем вышел, месяц всего тому. В общем, я тебя предупредил по-доброму. Не наговори случайно на себя чего. Если и всплывёт что о вашей встрече, скажи «пили вместе, мол, по старой памяти, больше ничего не знаю».

Вовсе нехорошо от этих вестей стало Мише. Заколдованное какое-то место получалось, неприступное. Почувствовал он, как потихоньку сходит с ума. Надо было остановиться, плюнуть, пока здоровье осталось. Обычно в этом заботы помогают – голову чем-то другим занять, чтоб мыслям ненужным места не осталось. А тут как раз есть чем занять. Плотники свободны, можно свой дом ставить, но почему-то даже думать об этом нет сил. Дерево лежит на дворе, чернеет. И дождь этот проклятый опять каждый день моросит, не переставая. А хочется солнца и лета, и шестнадцать лет, и скакать верхом на коне, и ветер в лицо, и мыслей никаких, кроме радости первобытной, радости обладания этим миром, на котором твой конь оставляет отпечатки своих копыт. И всё впереди, и никаких бед, и никакой проклятой водки, и никаких нескончаемых забот, одна прямая дорога без изломов и оврагов. Заскрипел Миша от бессилия зубами, и кулаком об стенку несколько раз – хрясь! – аж застонала старая изба. До крови костяшки пальцев рассадил, не полегчало.

Время – самый известный лекарь. Надо только чуток потерпеть. Ещё малость – и забил, вогнал бы Миша обиду так глубоко внутрь, что не достать. Всё жена Рахиля испортила. Вечно тихая и неприметная, стала каждый день точить по капельке, по капельке: «Аллах», – говорит, – «не велит зла на людей в своём сердце держать». Всё можно стерпеть, но чтобы своя собственная баба! А ещё на бога кивает, комсомолка бывшая, шайтан её забери! И рана, затухавшая в сердце, как старый вулкан, закипела, взорвалась и приготовилась истечь ядовитой лавой.

Так он решился.

Машину оставил в лесу, особо прятать не стал. Подумал, не обратит никто внимания в эту позднюю грибную пору на лишнюю машину, благо она такая неприметная, тёмно-синяя и грязная. Хорошо даже, что денег на председательскую белую «Ниву» не нашёл. Если кто близко подойдёт, в салон «Москвича» прямо на расстеленную плащ-палатку навалил опят, заранее срезанных, и газету с хлебом-луком прямо на капоте оставил, дескать, тут я, недалеко, за грибами отошёл, сейчас вернусь. А что до дачного посёлка даже напрямки, через полигон, почти три вёрсты, так это нам ничего, это мы привыкшие. После, как дело сделается, надумал до шурина ехать, две бутылки белой припас. Шурин – жена его померла в позапрошлом году – пьёт много, живёт один на окраине деревни, в которой одни бабки остались. Если спросят, точно и не скажет, когда гость приехал, можно любую цифру назвать, он подтвердит. Это на всякий случай будет для Миши алиби.