Катерина Скобелева - Рассказы и сказки о странном и страшном

– Вот-вот! – Ритка засмеялась. – Я теперь мясо покупаю. Правда, сначала казус вышел. Может, не видела никогда, может, очень голодная была… В общем, в первые дни купила я мяска – думала, запеку или суп сварю – надо же ребенку нормальную пищу делать, никаких диет… Положила на мойку, пока продукты разгружала… Эта красавица, наверное, четверть кусочка съела.

– Сырого мяса? – Я поставила чашку, чтобы не расплескать кофе.

– Ага.

– Это какие же зубы надо иметь? – Вообще-то я сама могу запросто недоваренный кусок мяса съесть, мясо по-татарски обожаю. Но я-то – взрослый человек.

– Ну, вот-вот! Я ей: «Леночка, рыбка моя, подожди, я хоть приготовлю…» Ну, впрочем, меня предупреждали, что первое время у нее могут быть странные вкусы.

– А помнишь, у нас в классе девчонка была, известку колупала и ела?

– Ага, – засмеялась Рита. – В общем, котлеты и бифштексы поселились у меня надолго… Везде пишут: каши, фрукты… Ну, не ест она все это! Что мне, насиловать ребенка?

– Правильно, – согласилась я, – это лучшая политика. А ты? Так сама на колбаску перейдешь!

– Ни за что! Я свой выбор никому не навязываю, но мяса есть не буду.

– Убийца помидоров, – свирепо прорычала я, и мы обе рассмеялись. Я всегда немного подсмеивалась над вегетарианством Риты, но, к ее чести, она никогда не морщилась при виде шашлыка и не закатывала глаза, когда мы ели ветчину, колбаски, копчушки и все такое. Я лично без мяса не могу. Просто с ума схожу. Настроение портится: я становлюсь злой, угрюмой… всё и все вызывают у меня раздражение. А кусок мяса побольше, да не сильно испорченный готовкой, дарит мне не только сытость, но и благодушие.

– Ты еще про малышку расскажи. – Почему-то мне было интересно слушать Риткин лепет про ее новые будни. Как они играют, как Лена привыкала к новому жилью.

У Риты все было по-другому, чем у меня с мамой. Что-то проще, что-то тяжелее. Если Леночке что-то не нравилось, то было бесполезно ее уговаривать. Нет – и все тут.

– Смотрит исподлобья, – рассказывала Рита, – а чувствуешь себя при этом амебой примитивной и глупой. Зато, если что-то по нраву, скачет, радуется, обнимается. Никогда не целуется. Ее целовать можно, терпит, но может ускользнуть… Любит под столом сидеть. Или залезет на дерево и сидит там долго. Однажды больше часа просидела… – Рита немного беспокоилась – нормально ли это?

Я слушала все это и зачем-то запоминала… Я любила устраивать логово, как папа это называл. Натаскаю одеял, ковриков за диван или под стол, зароюсь и сижу там. Поэтому сказала бодро:

– Да нормально! Ты почитай, что там про детей пишут на форумах. Я тоже любила в норке сидеть. Да помнишь, мы вместе с тобой шалашики строили…

– Шалашики, это да… Не знаю, как тебе сказать, Ларис, в общем, она просто сидит. Не моргает – смотрит, как в засаде.

– Ну, в засаде, наверное, играет, будто она тигр.

– Наверное, – задумчиво протянула Рита.

Краем глаза я увидела, что дверь Лениной комнаты чуть приоткрылась и в щелке заблестел чей-то любопытный глаз. Я сделала вид, что ничего не заметила. Рита досыпала в вазочку печенье, потом закопошилась возле мойки… Мне показалось, что мимо меня мелькнуло что-то длинное, и одно печенье исчезло. Я решила, что устала, а девочка просто быстро пробежала туда и обратно. Ну и пусть. Подумаешь, стащила одно печенье?

Я ушла от них совсем поздно. Пришлось такси заказывать. Ехала и покачивала головой: ну надо же… ну, Ритка! Молодец, что и говорить! Самое странное, я ей не завидовала, не испытала тут же желание родить, найти, усыновить. Нет. Я просто считала, что Ритка – молодец, что Лене повезло. И еще меня безумно интересовала эта девочка. Почему, я не могла объяснить.

***

Я еще к ним приехала в гости. Потом мы вместе выбирались в кино и в кафе. Я учила Леночку рисовать. Вернее, пока просто приучала ее к карандашу, ластику, фломастерам. Леночка всегда сначала говорила, что не умеет, потом выяснялось, что она все схватывает мгновенно. Когда мы встретились через неделю после первого раза, она уже сама нарисовала с десяток кошачьих, собачьих, тигриных и прочих мордочек, отталкиваясь от круглой заготовки, которую я ей показала. Стала рисовать деревья. Еще через пару месяцев она рисовала так, будто с ней плотно занимались год.

Я осторожно, с разрешения Риты, стала пробовать на Лене некоторые свои идеи – все думаю когда-нибудь создать свою студию для детей. Лена неохотно рисовала дома, и у нее хуже получались человеческие лица, зато в целом движения, пластика тел – великолепно. Бегущий мальчик со спины вообще был как живой. Порой мне казалось, что во всех ее рисунках присутствовала тревожность, но Рита очень разумно мне пояснила, что у ребенка были какие-то психотравмы. Подруга уверяла меня, что я тоже рисовала в детстве все мрачное и страшное. Мы решили – со временем Леночка изживет в рисунках свои страхи. То же самое сказала психолог, к которой Рита возила дочку пару раз в месяц. Рита, глядя, как я не на шутку заинтересовалась Леночкой, шутя сказала, что у Лены не было ни одной мамы, зато теперь – сразу две.

Все было б хорошо, если бы не возрастающая гиперактивность Лены. Она иногда по нескольку часов носилась вокруг нас, не уставая. Могла спать не более четырех часов в сутки. А могла устроить сонный марафон часов на пятнадцать. Это пугало Риту. Ей казалось, что она не справляется, особенно когда на площадке к ней подлетали разъяренные мамаши других детей, предъявляя разбитых и поцарапанных жертв Лениной активности. Не то чтобы она дралась, но ее игры были весьма динамичными. Она и нам предлагала: «Теть Ларис, давайте поиграем в хищ-щ-щных зверей!»

«Хищ-щ-щных!» – это означало, что она сядет под барную стойку и будет оттуда выпрыгивать, хватая меня и Риту за ноги. Еле-еле договорились не хватать никого с горячим чаем в руках.

Когда получалось, мы ходили в какие-нибудь кафе и брали с собой Лену. Девочка в целом вела себя хорошо, а если и расходилась, то ее можно было отвлечь веселой игрой или едой. Поесть она любила, хотя впрок это не шло – оставалась такой же худышкой, как и при первой нашей встрече.

Прошло лето, а осенью я стала реже общаться с Ритой – прибавилось заказов.

Однажды Рита мне позвонила вечером. Была уже зима, за окном было темно, неуютно. Голос у Риты дрожал.

– Ларисочка, ты… ты занята?

Я была занята. Я рисовала, я думала. Обычно отключаю телефон, чтобы никто не мешал, а тут почему-то забыла. Но у Риты был такой голос…

– Нет, Рита, нет, конечно… Что случилось?

– Ты могла бы приехать? Ларис, ты моя самая близкая… Я такси оплачу. Пожалуйста! Если у тебя никакой личной жизни сегодня нет, – она попыталась засмеяться, но смешок прозвучал жалобно. – Пожалуйста… – прошептала она.