Надежда Сухова - Год дракона

– Офигеть! Как ты это делаешь?

– Я уже сказал: это не фокус. Золото меня слышит и само идёт ко мне, – Вовка вынул браслет из кармана и вернул его в шкатулку.

– Цели ты достиг: я в шоке, – выдохнул я. – Но это не значит, что я теперь буду поклоняться тебе до конца жизни. Будь уверен, я докопаюсь до истины.

– Ты себе не представляешь, как я хочу, чтобы ты докопался!

– Всему этому есть какое-то научное объяснение. Мне не пять лет, чтобы верить в сказки про летающее золото.

– Тогда скажи мне, что ты думаешь про огонь? – брат отставил шкатулку, порылся в ящике стола и достал зажигалку.

– В каком смысле? Боюсь ли я его?

– Нет. Что это такое? – над фитилём зажигалки вспыхнул язычок пламени.

– Не знаю. Стихия, – вопрос поставил меня в тупик, но я предчувствовал, что сейчас последует псевдофилософская цитата и держание руки над огнём.

– Да, люди его так называют, но я бы поспорил, – Вовка двумя пальцами осторожно взял пламя и… снял его с зажигалки. Огонь продолжал гореть в его руках так же, как секунду назад горел на фитиле.

– Есть разные стихии, и обо всех можно сказать, из чего они состоят, куда уходят и откуда появляются. Вода, например, превращается в пар или в лёд, любым газом можно наполнить баллон, металл можно расплавить, – Вовка убрал зажигалку в карман, поднёс к освободившейся руке пламя, аккуратно поставил его на ладонь, словно цветок пересадил, и убрал пальцы. Огонь всё также горел, только теперь посреди его ладони. – Но никто ничего не может сказать про эту стихию, – брат слегка подул на пламя, и оно немного выросло. – Огнём нельзя наполнить сосуд, огонь не переходит ни в какое другое агрегатное состояние. Никто до сих пор не знает, ни откуда эта стихия приходит, ни куда уходит, когда огонь потушат. Ты знаешь?

– Что? Куда уходит огонь? Нет.

– А откуда приходит? – Вовка снова подул на пламя, и оно ещё увеличилось.

– Ну-у… появляется искра, – предположил я.

– Всегда ли огонь возникает из искры? – брат в третий раз раздул пламя, которое теперь выросло до размеров яблока.

– Сам-то ты как думаешь? Откуда берётся огонь?

– Не из этого мира точно. Он здесь гость, – Вовка смотрел на языки пламени с такой любовью, словно это был его домашний питомец. – Он живёт вне этого мира, но когда мы вызываем его, он приходит. Иногда уничтожая, иногда даруя спасение. Тысячи лет люди используют огонь, но до сих пор не знают, из чего он состоит, почему горит именно языками, а не облаком, например.

Меня всё сильнее завораживало это зрелище. Особенно когда Вовка поднёс к огню палец, а огонь дёрнулся в сторону от него.

– Ну-ну, я не обижу тебя.

Языки пламени выпрямились, и брат провёл по ним пальцем, словно погладил. А потом обратился ко мне:

– Хочешь подержать?

– Н-нет, не очень, – я на всякий случай отстранился.

– Зря боишься. Огонь тебя не тронет. Ты ещё не осознал этого, но пожар в детдоме начался из-за тебя.

– Что?! – меня до глубины души возмутило это заявление. – Думаешь, я способен на поджог? Там были маленькие дети, которые могли…

– Разве я говорил про поджог? Я сказал, что пожар начался из-за тебя. Наши чувства, эмоции – это огонь. Я не приехал, и ты был расстроен – настолько, что твои чувства приобрели материальное выражение.

Я молчал, поражённый словами брата. Да, вечером перед пожаром я был ужасно зол на весь мир, я очень хотел, чтобы этого детдома не было на свете. Видимо, пока я бодрствовал, я как-то контролировал эмоции, но стоило мне уснуть – и они вырвались наружу. Пожар очень точно иллюстрировал моё тогдашнее состояние.

Правда, следующая догадка поразила меня ещё сильнее.

– Ты нарочно не приехал, чтобы я разозлился и спалил детдом? – выдал я, и огонь в руке брата заплясал и забился. – Ты не подумал о том, что я мог погибнуть?

– Во-первых, я не приехал в пятницу по другой причине, – Вовка не отрывал взгляд от пламени. – Во-вторых, я никогда бы не поставил под угрозу жизни других людей, хотя, не скрою, всё сложилось довольно удачно. Ну и в-третьих, огонь никогда не причинит тебе вреда. Запомни это.

– Всё это очень подозрительно, – мне приходилось говорить сквозь зубы, чтобы сдержать злость и обиду.

– Согласен, – Вовка вытянул губы трубочкой и вдохнул в себя пламя. – Если бы ты видел, как я реагировал поначалу! Я настолько сильно не хотел принимать правду, что чуть не пустил себе пулю в лоб. Представляешь, что осталось бы от моей головы, если бы я выстрелил в неё из «Стечкина»? Ничего! – Вовка рассмеялся и хлопнул меня по плечу. – Я совсем выбил тебя из колеи. Надо отвлечься.

Но отвлечься я так и не смог. Остаток вечера я просидел над шкатулкой, изучая золотые украшения. Мне хотелось найти хоть малюсенькую зацепку и разгадать секрет фокуса брата. Золото было настоящее: на всех изделиях стояла проба. Весило оно так, как и должно было весить. Никаких следов от ниток или проволок. Застёжку того браслета, что так неожиданно покинул мою руку, я тоже проверил раз на двадцать: чтобы расстегнуть её, необходимо было прикладывать механическое усилие.

Спать я лег в совершенном смятении. Мне все хотелось поймать Вовку на противоречии, ухватиться за какую-нибудь ниточку. Не знаю почему, но мне отчаянно хотелось доказать, что мама жива. Поверить в то, что она бесплотное говорящее облако, я, понятное дело, не мог. Но брат пока уверенно гнул свою линию, и мне нужно было затаиться и ждать момента, когда он потеряет бдительность. Чтобы это произошло быстрее, я решил делать вид, что поверил в историю с драконами.

С момента моего побега из детдома прошло уже больше двух недель. Странно, но чтобы привыкнуть к жизни в нём, мне потребовалось больше года, а вот чтобы отвыкнуть от детдомовских реалий – всего несколько дней. Сейчас, на исходе третьей недели, мне казалось, что я последние восемь лет прожил с братом. Детдом же превратился в смутное воспоминание, которое, как сон, забывается уже к обеду.

Единственное, что мне не нравилось в моей нынешней жизни, это моё враньё. Я разыгрывал перед братом дозревающего скептика – так для себя я определил этот образ. То есть я как бы принял его теорию, но до конца в неё не верил и спорил с ним на каждом шагу. Вовка воспринимал это спокойно и терпеливо отвечал на мои вопросы, порой откровенно дурацкие. Это помогало мне усыплять бдительность брата и заодно разведывать обстановку. Правда, меня ужасно раздражало, что взрослый парень, десантник, прошедший войну, богатырь и умница – одним словом, практически эталон настоящего русского мужика верит в чушь, в которую не поверил бы даже ребёнок. И я боялся, что однажды не смогу сдержать этого раздражения и брат поймёт, что я всё это время пудрил ему мозги.