Дмитрий Попов - Кольцевая дорога

– Вот они! Держи их! Теперь не уйдут!

Это завопили наши преследователи. Я оглянулся: разбойники бодро выпрыгивали из зарослей на дорогу и припускали следом за нами. Их длинные черные волосы были собраны в пучки на затылках, смуглые лица блестели от пота, и азарта погони. Скоро, совсем скоро они должны были настичь нас. Лучше бы нам с мастером Эйвином остановиться и принять бой, подумал я. Нужно дать девицам время оторваться от разбойников. На конях они смогут это сделать. Только бы охотница удержалась в седле…

Не успел я до конца додумать эту мысль, как господин Росток резко остановил своего белого рысака. Тот замотал головой и едва не влетел крупом в кусты. Донна Мария руками вцепилась в луку седла, но все-таки усидела верхом. Я же вынужден был следом за разбежавшимся пони обогнуть благородного коня с другой стороны и выскочить вперед. И сразу увидел причину нашей остановки.

Лесную дорогу пересекали две стальные полосы. На рельсах стоял поезд. Тот самый, я сразу его узнал. Красноватое, цветом похожее на старую медь дерево вагонов, потемневшие от времени крыши. Большой паровоз пыхтит, пуская вдоль состава белые, почти прозрачные облачка пара. Я не столько удивился этому зрелищу, сколько обрадовался. Вот она, Кольцевая Дорога, наше спасение! Кто бы ни проложил ее здесь, по этим глухим эс-панским лесам, он сделал доброе дело. Если бы я его встретил, этого неведомого строителя, то по гроб жизни должен был бы поить его пивом и рыбкой копченой кормить.

Я покрепче ухватил вдруг заупиравшегося пони под уздцы и рванул вперед. Дверь грузового вагона отъехала в сторону. Из нее выползла широкая доска с набитыми деревянными поперечинами и ткнулась в землю. Вот тебе и лесенка. В проеме двери стоял высокий широкоплечий старик с седой бородой и махал рукой: мол, поднимайся скорее. Я поднажал из последних сил и с разбегу по лесенке втащил пони в вагон. Тут же снял с него Устинарью и уложил охотницу на сложенное в углу вагона сено. Сам с удовольствием рухнул бы рядом, но нужно было спасать остальных.

Старик перехватил меня за руку, как только я попытался покинуть вагон.

– Остановись-ка, юноша! – сказал он гулким басом, легко, словно играючи отодвигая меня с дороги. – Ты свое дело сделал. Дальше я сам.

Несмотря на возраст, силы у старика оказалось явно побольше, чем у меня. Он сдернул с крюков на стене еще одну тяжелую доску с набитыми поперечинами и сбросил вниз. Один конец доски он снова упер в землю, а второй сноровисто закрепил в пазу на полу вагона. Теперь лесенка оказалась достаточно широкой, чтобы по ней мог подняться даже такой большой конь, какой был у господина Ростка. Чем мастер Эйвин, не растерявшись, сразу и воспользовался.

Едва они с донной Марией влетели в вагон, как старик, не раздумывая, сбросил лесенки вниз, на землю, и захлопнул дверь. В нее тут же ударило что-то тяжелое. Должно быть, копье, брошенное одним из разбойников. Или просто дубина. Но было поздно: поезд уже набирал ход. Паровоз взревел, и гудок его прощально раскатился над лесом.

– Что за дурная станция! – проворчал старик, качая своей седой головой. – Вечно на ней случаются какие-то неприятности! Ну куда это годится: я потерял здесь сразу две грузовые сходни.

Он вытащил из кармана синего сюртука синюю же фуражку с красным околышем и поспешно прикрыл ею свои седые космы.

– Позвольте представиться, господа хорошие! – пробасил он. – Любомир Северин. Пассажиры называют меня Фермером. Когда-то я им действительно был, а теперь присматриваю за местной живностью. За лошадками вашими вот готов поухаживать, пока вы путешествуете в пассажирском вагоне. Не сумлевайтесь: обихожу их как должно. Есть у меня и сено, и солома, и добрый овес, и ключевая вода. Стойла, сами видите, крепкие, без щелей, дуть в них не будет. Ежели что, найдутся и попоны, мягкие да теплые. Плата за постой будет самая умеренная. Так что не беспокойтесь, оставляйте у меня своих лошадок, не пожалеете!

Пока благородные господа сговаривались с мастером Северином о цене, я узнал, что большого белого рысака зовут Людвиг Марш, а маленького белого пони – Эсмеральда. Под стать своей хозяйке она оказалась девицей. Такой же своенравной и вспыльчивой, кстати. Эсмеральда пронзительно заржала, не желая расставаться с донной Марией, и попыталась лягнуть господина Северина копытом. Но он показал свою опытность в обращении с животными и как-то быстро сумел успокоить маленькую лошадку. Людвиг Марш вел себя иначе. Он спокойно позволил освободить свою спину от седла и величественно процокал копытами в стойло. Там он надолго припал мордой к кормушке. Проголодался в лесу, бедняга. И то верно: есть-то ему не давали, все скакали да бегали.

Вдоль спины Людвига Марша лежали два больших матерчатых чехла. Мне стало интересно, что в них спрятано. К моему сожалению, господин Росток распорядился чехлы не снимать, коня кормить и поить вволю, но лишний раз не беспокоить. Мол, Людвиг Марш как боевой конь не любит, когда к нему прикасаются чужие руки. Фермер спорить не стал, хотя по лицу его было видно, что он не очень-то доволен таким положением вещей. Мастера Любомира можно было понять: ему словно бы не совсем доверяли. Однако он промолчал и ничего не ответил на это господину Ростку. Решил, видно, что у благородных свои причуды.

Устинарья между тем немного пришла в себя. Я помог ей подняться и, придерживая за талию, отвел в пассажирский вагон. Там она со вздохом опустилась на соседнее с моим место и попросила пить. Лицо девушки было бледно-розовым и усталым, а глаза казались тусклыми синими стеклышками. Видно было, что наше стремительное бегство от разбойников совсем вымотало ее. Мне стало жаль охотницу. Я взял фляжку и отправился за водой, надеясь встретить мадам Августу.

И надежда моя сбылась. Белая блузка госпожи проводницы выделялась среди разноцветных одеяний пассажиров словно первое снежное пятнышко среди осенних лесов. Я попросил ее помочь Устинарье

– Если бы вы снова напоили ее своим замечательным чаем, – сказал я, отчего-то краснея, – то охотнице стало бы легче.

Мадам Августа, женщина хоть и строгая, но добрая, откликнулась на мою просьбу. Осмотрев увядшую, будто осенний цветок, девушку, она многозначительно покачала головой:

– Боюсь, чаем здесь не поможешь! – сказала госпожа проводница. – Потребуется другое средство. Гораздо более сильнодействующее.

Из бокового кармана юбки она извлекла маленькую плоскую фляжку. Ту самую, из которой, как я заметил, иногда потчевала едущих в вагоне пожилых дам. Едва эта фляжка появлялась в руках мадам Августы, как те приходили в неописуемый восторг и шумно выражали свое одобрение. Пожилые дамы и сами часто просили госпожу проводницу полечить их от простуды. Или от головной боли. Или от сердца. Ну, и от всего остального тоже. И я не видел, чтоб мадам Августа отказала хоть одной такой пассажирке. Из своей фляжки она наливала лекарство в маленькую, не больше наперстка, рюмочку. Больные выпивали его все, до капли, и после этого у них отчего-то начинали слезиться глаза, а щеки наливались румянцем. Лекарство действовало безотказно и всем помогало. И я подумал о том, то за удивительный напиток находится в этой фляжке.