Артем Белов - Хроники Бальдра. Творение рук человеческих

– Мне жаль.

– Я не хочу драться с тобой! – крикнул я отцу, но тот остался глух к моим словам; конунг снова пошел в атаку.

Мы скрестили мечи. Я отражал удар за ударом, а Ингварр все усиливал натиск, с каждым взмахом стараясь чуть ли не разрубить меня пополам. Собственного сына! Что ж, раз так… Я поднырнул под очередной выпад и, совсем как в детстве, ударил отца плечом в грудь. Стальной наплечник усилил удар в разы – у конунга перехватило дыхание, и он отступил назад на несколько шагов. Отбив в сторону его меч, я прижал острие Барда к горлу отца. На секунду все замерли.

– Проиграл, – тихо прошептал я.

Отец лишь тяжело дышал, со страхом глядя на блестящее лезвие. Я медленно убрал меч. Конунг нахмурился и открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Сверр в тот же миг крикнул:

– Давай!

Александр Стальной Кулак спустил тетиву, и стрела вонзилась мне в плечо. Зарычав от боли, я обернулся и бросился к дружиннику. С невероятной скоростью Александр схватил вторую стрелу и, почти не целясь, пустил ее прямо мне в грудь. Я остановился; изо рта потекла кровь. Зрение туманилось, а силуэт дружинника двоился. Конунг не сдвинулся с места, опустив глаза в пол. Мать села на свой маленький трон, не сказав и слова. Еще одна стрела и пронзительный крик Кэри – я не почувствовал боли, только сильный удар. Тьма заполонила собой весь мир вокруг, и я рухнул на пол, истекая кровью. Ко мне кто-то подошел, стуча тяжелыми сапогами – наверное, Александр. Откуда-то издалека прилетел голос Сверра:

– Дело сделано?

– Кара настигла неверного. Он на последнем издыхании.

– Что скажешь, брат?

Конунг вздохнул.

– Отнесите его тело в лес и бросьте там. За ночь и костей не найдут. Завтра же объявите всем, что мой сын, Верманд Суровый, погиб в бою как истинный сын конунга.

Тьма. Всепоглощающая, заполняющая собой все пространство. Воплощенное зло и, одновременно с этим, спокойствие и безмятежность. Я все еще мыслил, все еще цеплялся за жизнь – значит, мой путь на Бальдре не завершен. Но я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой – просто не чувствовал их, не видел; я пытался кричать, звать на помощь, но тщетно – ни звука не раздавалось во тьме. Что это – Кархайм, а меня отправили в черное ничто за ослушание? Или я стою на пороге царства мертвых, Хель? Постепенно в голову прокрадывались воспоминания – я сражался и пал, пронзенный стрелами бывшего соратника. Как его зовут? Не могу вспомнить…

Я попробовал оглядеться, и в шее заныло, хоть моего тела и не было видно. Нет, нет, умирать нельзя! Если я сейчас останусь здесь, во тьме, то она не выпустит меня больше никогда – нужно рассказать всем о предательстве! Великом предательстве… Но я не мог припомнить, кто нас предал. В памяти, наконец, всплыло слово – Бледные. Точно! Боги предали нас, превратив в рабов, заставляя своими повелениями творить ужасные вещи. Этот обман тянется сквозь года, а ведь я считал, что убить за ослушание Бледным – великая честь и священный долг! Люди слепо верят колдунам, а конунг велит бросить тело собственного сына в лес, чтобы оставить на съедение зверям. Ни за что! Бальдр сбросит позорное ярмо! Если бы мне только…

Невероятным усилием воли я открыл глаза и тут же зашелся страшным кашлем. Во рту появился соленый металлический привкус – кровь. Перед глазами легла пелена, но вместо вездесущей темноты я увидел размытые цветные пятна – зеленые, голубые, белые… Постепенно, моргая изо всех сил, я различил угрюмые ели, нависшие надо мной, как палачи; сверху взирало синее небо с белыми рваными облаками. Лес – значит, приказ конунга исполнен. Словно пробуждаясь вместе со мной, в тело вонзился холод – меня бросили прямо в снежный сугроб. Не чувствую пальцев… Застонав от боли, повернул голову – из тела торчали обломки стрел, а кольчуга и рубаха под ней заляпаны кровью. Я попробовал приподняться и не смог – тело просто отказывалось повиноваться. Внезапно до моих ушей донесся низкий рык – припадая к снегу и жадно нюхая следы, шел тощий, голодный волк. Те, кто притащил меня в лес, давно ушли, зато мой запах манил лесного хищника все ближе. Я мог только беспомощно смотреть на него, не в силах двинуть пальцем – увидев меня, волк зарычал громче.

– Прочь… Пошел прочь… – через боль и муки я сдвинул правую руку, но оружия при мне, конечно же, не оказалось.

Глупо было надеяться, что я выживу в лесу. Судьба зачем-то позволила мне вырваться из плена тьмы – лучше бы там и оставался. Проснуться, выжить, только чтобы посмотреть в глаза верной смерти – слишком жестокая судьба для человека. Облизывая пересохшие губы и прерывисто дыша, я глядел на длинные клыки и нити липкой слюны, протянувшиеся между ними, как паутина. Снег скрипел под лапами зверя все громче. Вдруг он насторожился и навострил уши – кто-то идет! Я услыхал легкие, почти невесомые шаги; взмах, свист рассекаемого воздуха – и в дерево рядом с волком вонзился метательный топорик. Альв! Только этого не хватало! Заскулив, зверь бросился наутек, а я, сплюнув густую кровь, опустил веки. На меня легла тень – альв, одетый в подобие меховой куртки, нагнулся надо мной, принюхиваясь и разглядывая раны. От него шел стойкий запах жареного мяса, хвои и кошачьей шерсти. Я вновь открыл глаза – альв сжимал в руке короткий нож, но, казалось, что-то остановило его от последнего удара; он смотрел скорее с любопытством, потирая подбородок.

– Хахун.

Залепетав на своем языке, житель леса коснулся обломка стрелы в плече, и я застонал.

– Это… Это есть… – альв пытался выговорить человеческие слова. – Это есть стрела от человек. Человеческий стрела.