Артем Белов - Хроники Бальдра. Творение рук человеческих

Я не смог ответить.

– Человек бить человек, – пробормотал альв и выпрямился.

Не в силах больше терпеть боли, я закатил глаза и снова погрузился во тьму, утопая в ней, как в холодном непроглядном море. Не знаю, сколько времени мне пришлось провести в забытьи, но во тьме возникло новое ощущение – тепло. Я очнулся от того, что все тело ломило, а в нос ударял мощный запах сосновых иголок.

– Пей.

Постепенно глаза сфокусировались, и я понял, что лежу на грубой кровати, укрытый длинным теплым одеялом с разноцветным орнаментом. Видимо, меня притащили в какое-то жилище – вокруг стояли стены из кожи, а дым от очага уходил вверх, в дыру в потолке. Седой альв с морщинистым лицом протягивал мне глиняную чашечку с каким-то мутным пойлом, от которого поднимался пар. Увидев перед собой лицо с раскосыми глазами, я попытался приподняться на локте, но не сумел; отбиваясь ногами, отполз в самый край жилища, схватив первую попавшуюся под руку палку.

– Не приближайся, – прохрипел я.

Альв посуровел:

– Пей! Никто твоей смерти не желает. Кроме тебе подобных.

Кровь кипела в венах, когда передо мной проносились лица убитых альвами соратников. Ненависть заполнила душу, но через пелену злобы донеслись слова старика:

– В тебя стреляли люди. Значит, человек хороший. Пей, у тебя много тяжелых ран.

Я не поверил ушам – альв пытается меня вылечить? Зачем? Казалось, что от тьмы уже не очнуться, и я отправлюсь в Хель, когда тот лесной охотник перережет мне глотку ножом… Но вместо этого он приволок меня сюда. С какой целью?

– Что это? – закашлявшись, спросил я.

– Отвар хвои. Пей и спи, – альв поставил чашку передо мной и ушел к очагу, выставив ладони к огню.

Я нерешительно понюхал питье – от терпкого запаха сводило скулы. Что, если меня хотят отравить? Нет, тогда бы не стали ради этого тащить через лес. Вздохнув, я одним мощным глотком осушил чашку и поморщился было, но оказалось, что отвар не так уж и плох. Я осторожно огляделся – жилище представляло собой высокий конус; на каркас из обструганных палок крепились шкуры лесных оленей, размалеванные рисунками. В центре, обложенный почерневшими камнями, полыхал жаркий огонь, прогоняя зимнюю стужу, которая старалась пролезть внутрь. Варево альва согрело внутренности, и мне даже стало жарко, а веки начали слипаться, будто я не спал добрых три дня. Стрел в теле не оказалось – вместо этого меня украшали грубые повязки. Порванная кольчуга пропала, как и испачканная кровью рубашка. Старый альв еще раз обернулся на меня, сверкнув глазами, и принялся вылизывать руки. Закутавшись в одеяло, я уснул, предоставив судьбе решать, что со мной станет.

На ближайшие дни моим единственным облегчением и развлечением стал сон. Я просыпался, ел все, что старый альв оставлял мне на глиняной тарелке, и засыпал снова. Меня мучили кошмары – Сверр, отец, мать и друид с татуировкой змеи преследовали меня в длинных коридорах, заваленных магическими пультами, а сверху, сорвав потолок, смотрели загадочные Бледные, желая увидеть, как я погибну в руках предателей. Медленно, очень медленно раны затягивались – я чудом остался в живых, и теперь, с помощью прошлых заклятых врагов, выздоравливал, постепенно приходя в себя. Изредка лесной народ появлялся в жилище старика, но на меня смотрели или с любопытством, или без всякого выражения, и никогда не заговаривали. На своем языке они обсуждали что-то со старым альвом, а он отвечал, рассыпая на расшитом маленьком коврике костяные амулеты. Насколько я смог понять, меня приютил местный шаман – по всему дому, который назывался «типи», он каждый день развешивал обереги, а стены покрывали странные узоры и примитивные изображения животных и каких-то причудливых созданий, напоминавших помесь человека и дерева. Я вспомнил слово, которое слышал от отца – осинники.

Через две недели я сумел встать, тяжело опираясь на шамана. Грудь и плечо невероятно саднили, едва не сводя меня с ума, но альв приготовил какую-то мазь, которая прогоняла боль и успокаивала нервы. Спустя месяц я уже мог ходить самостоятельно и все больше времени проводил, сидя у костра. Сильнее всего меня удивляло, что альв приютил человека. Он кормил меня, поил и лечил, но никогда ничего не объяснял и не отвечал на вопросы. Только кивал или пожимал плечами, уходя от разговора.

– Ешь. Ты еще очень слаб, – говорил старик, предлагая мне кусок вареной оленины.

Моя ненависть к лесным жителям сменилась недоумением. Никто из них не желал мне зла, а гости шамана иногда даже стали приветственно кивать. Они указывали старику на меня пальцем и говорили «охитэка». Однажды вечером, осторожно трогая заживающие раны, я спросил у него:

– Что значит охитэка?

Шаман бросил в очаг пригоршню каких-то сухих трав, и к потолку взвился пурпурный туман.

– Это значит «храбрый», – ответил старик.

Я даже и не надеялся получить ответа.

– Почему они так зовут меня?

– Потому что вы, люди, нечасто выступаете против демонов, которым поклоняетесь. Если кто-то из вашего рода не желает исполнять приказы черных духов ночи – то он охитэка. Он хороший.

– Ты поэтому решил меня выходить? И тот альв, которого я видел в лесу… Поэтому меня не убил?

– Именно. В тебе торчали человеческие стрелы, потому Адэхи и принес тебя в деревню. А одна наша охотница, Кэлиска, нашептала мне, что слышала в лесу разговоры людей в тот же день. Они говорили о человеке, убившем колдуна и отказавшемся почитать Бледных. Речные камешки и кости сказали мне, что это ты. Верно?

– Верно, – ответил я.

Шаман помолчал, а потом бросил на богато расшитый коврик разноцветные стеклышки. Поводил в них пальцем и, наконец, посмотрел мне в лицо:

– Кто стрелял в тебя?

– Мой дружинник. То есть, воин, которым я командовал.

– Ваше племя – предательское. Я не удивлен. Но тики-тасы говорят, что в тебе скрыта иная печаль.

Я склонил голову и глубоко вздохнул, а глаза наполнились слезами.

– Отец не стал слушать и мне пришлось сразиться с ним. Он предпочел умилостивить богов, вместо того, чтобы пощадить невинных людей.

Шаман покачал головой и швырнул в очаг новую охапку трав. На сей раз жилище озарило синее сияние. Только сейчас я обратил внимание на то, что тело старика покрывают татуировки. Альв носил только кожаные штаны и подбитые мехом мокасины, а на жилистом теле красовались какие-то строки изречений, записанные на неизвестном мне языке. Глаза отливали малахитом, а седые пряди длинных волос доходили шаману до груди. Он накинул плед и вздохнул:

– Спи. Зима заканчивается – с приходом тепла вернется и твое здоровье.

Спустя еще полтора месяца снег начал таять, ручейки побежали по лесным тропкам, а два ласковых солнца согрели молодые зеленые стебельки первых цветков. Я, опираясь на палку, стоял у входа в шаманский типи, наблюдая за жизнью альвийского поселения в самой гуще леса. Это стало моим любимым развлечением, кроме, пожалуй, прогулок по лесу в сопровождении Чогэна – именно так звали старого альва. Деревня располагалась на небольшой опушке у бурного холодного ручья, спрятанная за могучими соснами и широкими елями. С каждым днем мы заходили все дальше, увлекаясь беседой – шаман рассказывал мне о своем народе, а я – о жизни Стохетхейма и его обитателей, о воинских традициях и культуре людей. Я понял альвов и перестал испытывать к ним ненависть – они нападали на людей в лесах, потому что знали, что дружины убивали невиновных, а колдуны творили жуткие вещи. Жители отдаленных человеческих селений тайно торговали с альвами и иногда искали у них приюта и защиты от собственных хозяев. Так поступали и в Инностинге. Альв также рассказал мне о Спасителях Бальдра, про которых мне доводилось слышать и раньше; большую их часть составляли крестьяне и солдаты-дезертиры, которые вели почти что безнадежную войну со Стохетхеймом и Бледными.