Алекс Ананикян - Наш мир погрузился во мрак

Затем тиран решил обезопасить себя от возможных бунтов своего военного советника, «перешедшего ему по наследству», и похитил его семью. Если тот делал что-то не так, как говорил новый король, то его шантажировали тем, что убьют либо его жену, либо сына. Кель скрипел зубами, но выполнял отвратительные приказы, хоть и понятия не имел о том, где была его семья и что с ней происходило.

На самом деле… никто не знает, что стало с Райностразой. Но, как ни прискорбно это признавать, её скорее всего нет в живых. А юного Франклина бросили в темницу, но не просто, чтобы он сидел и гнил. Нет, Аларимаэлю нужно было кое-что другое: он хотел узнать, где скрывался его младший брат, чтобы найти и убить его, потому как Кель был лучшим другом Йорана. Всё начиналось вполне «доброжелательно», если так можно сказать: тиран спустился в темницу и начал расспрашивать пленника о местонахождении Йои, но Франклин ничего не знал и едва понимал происходящее. Допрос длился долго, пока Аларимаэль не вышел из себя и не приставил своего любимого тюремщика Шепарда (ту ещё скотину, уж простите мне мой рэмерианский) к юному Келю. Мальчика раздели, обрили, порезав при этом большую часть скальпа; и снова бросили в темницу. После этого жизнь Франклина превратилась в кошмар: его подвергали пыткам каждый день.

Несколько лет Аларимаэль ставил над мальчиком жуткие эксперименты: он вводил в его вены смешанную кровь ангелов и дьяволов, смотря, как реагирует на неё человеческое тело; распарывал живот и грудь, чтобы «изучить биологию», без анестезии; ломал все кости в теле, избивал, бичевал, вырывал ногти, проламывал череп… Ох, какие гадости он только не творил! Мученику впору было бы уже отойти в мир иной, но он стоически держался; плакал, лёжа на полу, и молился, чтобы это прекратилось, но не пытался покончить с собой.

Через шесть лет произошла Вторая Революция. Плохо вооружённые, но сильно отчаявшиеся мятежники перебили стражников дворца и ворвались внутрь. Могрейн, понимавший, что с его семьёй давным-давно жестоко расправились, бросился вместе с бунтарями на бывших собратьев, которых подкупил король, но сам пал, не дойдя до темницы, из которой вскоре выпустили всех пленников. Мятежники едва не пропустили Франклина, лежавшего в уголке своей камеры. Он был похож на кусок искалеченной плоти и находился на грани жизни и смерти. Повстанцам пришлось нести полуживого Келя в больницу на руках, потому что он не мог ходить, только плакал и кричал, чтобы его бросили.

Увы, но тирана так и не свергли: он заперся где-то глубине своего дворца и не выходил оттуда впоследствии, хотя его власть ощущается до сих пор: он приглашает неугодных ему людей «на обед», откуда никто не возвращается; и никого не впускает и не выпускает из столицы; запретил исповедовать веру в наших светоносных богинь и объявил их служителей вне закона; а также издал указ, по которому все обитатели Рээм’Белоорэ должны были разговаривать на человеческом рэмерианском, а не на общем.

Франклин вышел из больницы только через несколько месяцев. Ему исполнилось восемнадцать лет, но он уже был инвалидом. Его лицо покрывала ярко-красная сеть шрамов, чуть отросшие волосы стали плешивыми из-за постоянных травм головы и плохо росли; из-за экспериментов с кровью он стал вынужденным наркоманом и перешёл на смесь трав, которую ему приходилось курить; от бичеваний на его спине не было живого места, и он ничего не чувствовал, а передвигаться без костыля он практически не мог, также немного оглох на левое ухо, а от нервных потрясений у него тряслись руки.

Всего шесть лет назад его называли очаровательным мальчиком. Теперь же медсёстры и врачи смотрели на него с отвращением, жалостью и ужасом. Кель пытался не представлять себе, как на него будут реагировать другие жители города: это только больше наталкивало на мысль о собственной ничтожности. Он накинул на голову капюшон рваной толстовки, пытаясь скрыть лицо в его тени, и закрыл за собой ворота больницы.

Тускло-аквамариновые глаза прищурились, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь в кромешной тьме. От уличных фонарей было мало толку: они освещали лишь свои опоры и походили на столпы света. Поудобнее пристроив костыль под мышкой, парень похромал в сторону центра города, где раньше размещался Архив, чтобы дойти до своего дома, минуя королевский дворец: не хотелось попасться на глаза страже или же самому тирану.

У Франклина побаливала голова, немного подташнивало и хотелось рухнуть на землю и больше не вставать. Его мысли были настолько тяжёлыми, что казались материальными и словно стискивали его мозг венцом из раскалённого железа. Осознавая, что бесконечные эксперименты искалечили его до состояния овоща и превратили в чудовище, Кель хотел добраться до дома и хотя бы взглянуть на своих родителей через окно, если, конечно, Аларимаэль не расправился с ними. Потом, думал он, можно было бы вернуться на набережную, перелезть через бортик и спрыгнуть в ставшую тёмной и неприветливой Корхенйоки – главную реку Земель Парадокса. Висевшая на шее крошечная шкатулка на цепочке тянула вниз, как якорь. Это был замысловатый механизм, помещённый в эмалированную коробочку в форме сердца, успевшую потрескаться за время содержания парня в темнице. Франклин вытащил шкатулку из-под толстовки и прокрутил ключик, который сначала жалобно пискнул, а потом начал стрекотать. Мелодия звучала, как будто её играли на консервной банке, но Кель поёжился от тоски, услышав её, такую искажённую и позабытую.

Так, от фонаря к фонарю, бывший пленник дошёл до Аллеи Союза. Статуи первых поселившихся здесь людей, правителей, изобретателей, поэтов, философов выглядели мрачно и неприветливо, как сгорбленные старики. Среди пьедесталов сновали фонарщики и свечники, увешанные своими изделиями, чтобы освещать дорогу. Франклин увязался за одним из них и потихоньку вышел к южным воротам в Архив. Посреди реки теперь стоял пустой остров, о который билась бурлящая вода, утекавшая дальше.

Кель думал побыстрее миновать это угрюмое место, но заметил у ограды сидевшую фигурку. Проходившие мимо фонарщики освещали её на мгновения. За несколько вспышек бывший пленник рассмотрел маленького мальчика лет, этак, восьми-девяти. Один его глаз скрывала чёрная повязка, другой, светло-голубой, отрешённо смотрел на остановившегося путника. Волосы были убраны под тонкую вязаную шапку. Брюки и рубашка казались огромными. Ремень в штанах застёгивался на самодельную дырочку, наскоро пробитую чем-то острым, а рубашка моталась в районе груди, обнажая ключицы и хрупкие тощие плечи. Ботинки были крепко привязаны к щиколоткам, чтобы не слетели. Франклин бездумно делал по одному шагу в сторону мальчика, стоило приметить новую деталь его внешности. В конце концов не менее отощавший высокий парень нависал над крохой, как могильная плита. В свете всё тех же фонарей незнакомец увидел лицо путника, так старательно скрытое капюшоном, и утробно произнёс, затем оскалившись: