Айрин Бран - Черное пламя империи. Летопись Подлунного мира

– Кто вы? И кто осмелился напасть на Мирэй, забыв о последствиях? – пророкотал Лар, обращаясь к пленнику. Казалось, что это камнепад в горах роняет слова на голову захватчика.

Тот молчал, продолжая улыбаться, глядя в лица мирэйцам. Белый свет Селеры заливал его лицо, превращая глаза в глубокие черные провалы.

– Отвечайте, – голос Старэта был спокоен, в отличие от Лара. – Вам уже ничего не поможет.

Пленник молчал.

– Ну же! Кто вы? Кто ваш хозяин?

Пленник открыл рот. Все подались вперед, готовясь услышать столь важные сведения. В следующее мгновение они поняли, что ничего не добьются от него. Пленник с силой щелкнул челюстями и в лица офицеров мирэйской армии брызнула кровь. Она заливала подбородок коленопреклоненного воина, превращая его бледное в свете Селеры лицо в жуткую маску.

– Проклятье! —прошипел Старэт, шагнув вперед.

– Бесполезно, лохат. Он откусил себе язык, чтобы мы не смогли развязать ему его, – покачал головой Триян. – Теперь это бесполезный для империи кусок мяса.

– Будь оно все проклято, – выплюнул Лар. – Благосклонность богов не вечна.

– Позвольте мне? – в свете серебряной луны эльф казался эфемерным.

– Говори, – кивнул Старэт.

– Отвезем его в столицу. Великий маг найдет способ выудить нужные нам сведения.

– И то верно… Сворачиваемся! Пойдем ночным маршем, нам нужно торопиться, – велел Старэт. – Этого связать и в обоз.

Быстротечный ночной бой закончился победой империи, но это была лишь маленькая частичка большого пожара, в пламени которого гибла империя Мирэй, отчаянно сопротивляясь. Через четверть хоры имперские лохосы были на марше, загрузив тела погибших братьев по оружию, которых собирались предать земле в ближайшей деревне. Отдохнув всего две хоры, на рассвете они вновь зашагали по старому военному тракту, словно большая металлическая змея в поисках новой добычи. Они уже вступили в эту войну, и она показала им свои клыки.

Четвертый месяц весны стакар. Двадцатый шестой день месяца.

144 год от рождения империи

Сириль внимательно наблюдал за морем. Оно было спокойно и безмятежно, ничто не говорило о том напряжении, которое царило в городе и порту. Взгляд мужчины скользил по водной глади, пронизанной солнечными лучами, которые придавали ей зеленоватый бирюзовый оттенок, такой же, как и глаза Сириля. Лохат наблюдал за тем, как маневрировали корабли в бухте Лайи. Они готовились к атаке с моря, которая могла случиться в любое мгновение. Первые корабли ушли в море сразу после того, как к правителю города прибежал эльф, принявший магическое сообщение от своего собрата, отправившегося в столицу вместе с лохосами. Им хватило двух хор, чтобы разработать план обороны города, и вот уже целую хору он воплощался в жизнь. В границах Лайи остался один пехотный лохос, остальные были выведены за стены, и спрятаны в окружающих город лесах. В их задачу входило обрушиться всей своей мощью на тылы посмевших напасть на Лайю врагов. Корабли покидали тесную гавань, отходя от причалов и скрываясь за прибрежными скалами, оставив лишь небольшую приманку из пяти кораблей для тех, кто осмелится напасть на город с моря. Сириль наблюдал за тем, как уходили последние корабли, скрываясь за выступом скалы. Солнце медленно спускалось к скалистому берегу. Лайя замерла в ожидании неизбежной беды, которая надвигалась на нее неизвестно откуда. Им хватило нескольких хор, чтобы выстроить защиту, а теперь оставалось только ждать возможного удара.

Сириль обернулся, услышав быстрые, уверенные шаги за спиной. Правитель Лайи Эстилэй ат Красс Вигаль облокотился на перила рядом с дядей императора и посмотрел на бухту вверенного ему города. Это был внушительный человек, из тех, что вызывают уважение одним своим видом: массивный, привыкший всю свою жизнь носить доспехи, с широкими ладонями, которые были хорошо знакомы с рукоятью меча, лицо его было мощным, таким же, как и его тело, с крупными чертами, которые уродовал широкий багровый шрам, что тянулся через бровь и щеку, а затем через шею терялся где-то за воротником. Его голова была седа от прожитых годов и пережитых сражений. Сириль знал, что рана была получена Эстилэем в одном из приграничных конфликтов, что столь часто вспыхивают на границе с Саргоссой, но сам правитель Лайи не любил говорить об этом. Слишком болезненны были эти воспоминания. Известно было, что из половины илы выжили лишь он и еще один воин.

– Пришли понаблюдать за тем, как мы выстраиваем оборону, правитель? – Сириль улыбнулся, стараясь сохранить беззаботный вид, хоть и получалось у него это плохо: нахмуренные брови и пролегшая через лоб складка говорила об обратном.

– Да что тут наблюдать, лохат, когда она уже вами налажена? – усмехнулся Эстилэй, отчего шрам его дрогнул и превратил лицо в жуткую маску, пугавшую врагов, невольно вздрогнул и Сириль. – Теперь нам осталось заманить врага в эту ловушку и попробовать лишить его части флота.

– Для этого у нас выгодная позиция. Мы знаем об их намерениях и планах, и мы готовы их встретить.

– Я велел расставить и замаскировать оксибелесы на башнях. Как только корабли подойдут на расстояние полета кувшина с маслом – мы атакуем. Надеюсь, они сгорят ко всем демонам Ула.

– Боюсь, Улу не нужны такие жалкие трусы, – усмехнулся Сириль.

– Вы правы, лохат. Улу ни к чему эти жалкие душонки, которые пришли убивать и грабить ослабевшего дракона. В чем смелость такого подвига? Они не способны принести ему пользу. Как тогда мы поступим с ними? – смех Эстилэя прогрохотал словно камнепад в горах.

– Можно отправить их к богу смерти эльфов, – пожал плечами Сириль. – Он не столь благороден и не церемонится с теми, кто не достоин благодатных садов Подземного мира.

– Поверю вам на слово, лохат. Вы лучше меня знаете обычаи Элеана, – Эстилэй кивнул на заостренные уши Сириля, которые достались ему от отца и эльфийских предков.

– К сожалению, или к счастью… Я уж не знаю, как это оценить. Я не прожил в Элеане ни дня с момента своего рождения. Вся моя жизнь связана с империей. Как и моя судьба. Но традиции предков я прекрасно знаю, лэй. Как и чаяния их богов.

Они молча смотрели на бирюзовые волны, набегавшие на причалы и бившиеся о борта оставшихся там кораблей. Казалось, что море радовалось свободе, которую получило пусть и на время. Волны быстро вырастили белоснежных барашков на своих гребнях, отчего бухта казалась веселой и праздничной, и словно не подозревавшей, что ей предстоит стать полем кровавой битвы. Лишь на вечерней заре, когда небо расцветило красными всполохами, уходящего на ночной покой светила, а восток окрасился темно-синим, с едва видимыми крапинками звезд, горизонт закрыли паруса.