Юлия Скуркис - Роковое наследие. Хроники Арринда

Если бы Андо не уничтожил записи, если бы согласился рассказать все подробности эксперимента, я мог бы обнаружить, что же он упустил из виду. Контролировать демона возможно, я уверен! Вернее, был уверен. Я использовал большую часть принадлежавшего мне анагерия, ставил опыты на животных, но все они умирали. Повторить эксперимент Андо не удалось и с человеком.

Описание опытов под грифом церопуса Тамерон вырвал и скормил огню.

Как низко я пал ради науки и корысти!.. Я использовал каждый шанс, чтобы узнать то, что Андо унес в царство мертвых. Жаль, что Атранкасы так упорно молчат, даже под пытками не раскрывая тайны. Но я-то знаю, что Андо живет внутри каждого из них.

Тамерон вытер со лба испарину. Выходило, что на протяжении многих столетий в его семье охотились за людьми из рода Атранкасов и убивали их ради нескольких литров крови. И лозунгом этого действа было: «Спасем человечество от демонической угрозы». Острейшее чувство стыда охватило Тамерона, и он укрепился в своем нежелании называться Лебериусом. Дальше он уже не читал – пролистывал, остервенело выдирал страницы, помеченные знаком церопуса, и швырял их в огонь. Последние записи Тамерон все же просмотрел.

– Так и быть, оставлю предупреждения и призывы уничтожить усилитель. Может, одумаются, – пробубнил он. – Хоть, по-моему, стоило бы сжечь все целиком.

На последней странице под разбегающимися концентрическими окружностями с разбросанными по ним незнакомыми значками была надпись: «Тому, кто станет владельцем рукописи». Лист оказался изрядно помятым, Тамерон разгладил его ладонью и с недоумением уставился на страницу. Что же Хотар намеревался передать новому владельцу рукописи? Неожиданно центральная окружность вспучилась, потемнела и превратилась в черный камешек с неровными краями. Тамерон осторожно взял его двумя пальцами и с любопытством осмотрел со всех сторон – не каждый день сталкиваешься с такими артефактами. Затем он засунул его в карман, а последнюю страницу книги вырвал и предал огню.

Спустя несколько дней, когда Тамерон с братом сидели в таверне, в момент приступа искренности, каковые случаются в подпитии, Тарик сказал:

– Малыш, если бы ты захотел, достиг бы высот, какие мне и не снились.

– Неужели тебя задевает даже возможность этого? – улыбнулся Тамерон. – Утешься, я не хочу становиться магом. Это не для меня.

Он подлил брату вина и посмотрел за окно на догорающий закат. Насыщенные краски у горизонта, облака нежных тонов: от прозрачно-розовых до сочно-сиреневых. Было что-то в этом неизбежном умирании дня. Буйство красок, разнообразие тонов и полутонов, их быстрая смена, затухание и темнота. Может быть, именно это непроглядное ничто и заставляло уходящий день торопиться отдать миру все, что еще осталось в нем прекрасного, вычерпать до донышка, догореть яркой вспышкой.

– Да, тебе лишь бы струны драть и орать дурным голосом, – хохотнул старший брат и вернул Тамерона к реальности.

– У меня прекрасный голос, и это общепризнанный факт.

Тарик лишь ухмыльнулся и сменил тему разговора:

– У этой цыпочки, – кивнул он в сторону подавальщицы, – прехорошенькая младшая сестренка. Мы могли бы…

– Не сегодня, – отказался Тамерон. – Я уезжаю.

– Куда? – удивился Тарик.

– Странствовать, – мечтательно отозвался брат.

– И отец позволил?

– Нет, но это не имеет значения, – вздохнул Тамерон, – я пойду за мечтой. Передай маме, пусть не беспокоится, остальным ничего не говори.

– Так и не одумался, – покачал головой Тарик.

– Я недавно по случайности наткнулся на древнюю книгу, всю изорванную, – равнодушно произнес Тамерон. – Возможно, она тебя заинтересует. Кинул ее в твой сундук с одеждой.

– Что за книга? – удивился Тарик.

– Скажу только – ты вряд ли поделишься этой находкой с отцом, – взглянув исподлобья на брата, сказал Тамерон.

– Нет, не может быть! Легендарная книга Х-х… – Тарик нервно оглянулся, испугавшись, что кто-то услышал его слова.

– Наверное, – пожал плечами Тамерон. – Это плата за твое молчание о моем отъезде.

– Принимается!

Тарик встал, бросил на стол несколько монет и вышел из таверны. Он так спешил воссоединиться с чудесной находкой, что даже не попрощался. Тамерон с грустью посмотрел ему вслед.

Меняет ли намерение и воплощение оного судьбу или все предначертано заранее? Записана ли история на скрижалях мироздания или мы вольны творить ее самостоятельно? Кому как нравится, так тот и думает. Одно можно утверждать: если для человека «долг» – не пустое слово, именно он становится движущей силой его поступков и не позволяет свернуть с намеченного пути.

– Рансур, Рансур! Погоди же! – Карисмус догнал друга, схватил за плечо и согнулся, желая отдышаться.

– Где ты опять шлялся?! – возмутился Рансур. – Занятие вот-вот начнется, я жду тебя уже битый час. – Он собрал в кулак челку Карисмуса и приподнял за нее голову, чтобы заглянуть в глаза непутевому товарищу. Из потревоженной шевелюры выпорхнули и закружились в воздухе бледно-розовые лепестки страстоцвета, в густых зарослях которого так уютно укрываться от посторонних глаз. Рансур усмехнулся. Ответа на вопрос уже не требовалось.

– Ты представить не можешь, какую милую девушку я встретил по дороге, – улыбнулся Карисмус и задумчиво провел указательным пальцем по губам.

– Отчего же не могу? – ехидно прищурился Рансур и скрестил руки на груди, как это делал наставник по травоведению, когда наблюдал за муками студента, пытающегося припомнить ответ, которого тот никогда не знал. – Глаза, как у лани, губы – коралл, стан – гибкий тростник, ноги… Впрочем, твоя зоофлора вся на одно лицо. Поймав обиженный взгляд товарища, он уточнил:

– Согласно твоему же описанию.

Рансур посчитал, что обсудить любовные похождения они смогут как-нибудь вечерком, а сейчас надо поторопиться на занятие. Карисмус, шагая рядом с другом, призадумался: «А не поискать ли менее затасканные сравнения или попытаться придумать что-то самому?» Тяжелый вздох вывел его из состояния романтических бредней, вызванных разгаром весны и бурлящей молодой кровью. Рансур сжал губы в ниточку, покачал головой и прибавил шагу, всем видом показывая, что он думает о разгильдяйстве товарища.

Карисмус бросил взгляд на башенные часы. Из внутреннего двора восточного крыла академии был виден только краешек циферблата, но как раз тот, что нужен. Да, времени в обрез, а он, позабыв обо всем на свете, опять заставил друга ждать. Над флюгером часовой башни в прозрачно-голубой выси плыли кудрявые облачка, ярко светило солнце, не иначе как испуская особые лучи, из-за которых пропадало желание учиться. Звук шагов Рансура отражался от массивных каменных стен и возвращался эхом, в коем Карисмусу чудился укор. «Вот ведь умеет, ни слова не говоря и даже не глядя, заставить устыдиться!» – подосадовал он и спросил у друга: