Александра Девиль - Суженый Марии

С большим трудом Изяслава удалось отговорить от опрометчивых действий. Великий князь ограничился тем, что отпустил в Чернигов племянника – сына своей сестры и Всеволода Ольговича.

Лишь после того, как спокойствие в столице восстановилось, Дмитрий счел возможным уехать. Разлука с семьей всегда была для него тяжким испытанием, а уж в беспокойные времена и подавно. Но он утешал себя мыслью, что его поездка будет недолгой, а войны на Руси обычно начинаются зимой, а не летом, когда топи, реки и болота затрудняют путь княжеского войска.

Уезжая, Дмитрий наставлял Андрея:

– Пока мы с Константином в отъезде – ты в нашем доме остаешься за старшего. Защищай женщин. С Улебом и Фотием дружи и прислушивайся к их советам. И, что бы ни случилось, как бы ни повернулись дела в Киеве, всегда будь на стороне князя Изяслава. Сейчас он – наследник Мономаха.

Андрей поклялся верно служить Изяславу и во всем ему подчиняться. Дмитрий знал, что это не пустые слова. Пылкая и одновременно суровая натура Андрея не позволяла юноше жить просто и буднично, без истового служения какому-нибудь важному делу. Окинув ласковым взглядом красивое, строгое лицо сына, его стройную фигуру с прямыми плечами, Дмитрий подумал, что, будь Андрей латинским воином, он наверняка бы отправился в крестовый поход.

Через неделю после отъезда Дмитрия послы от Давидовичей снова явились в Киев. Черниговские князья вторично жаловались на своего двоюродного брата Святослава Ольговича, отобравшего у них область, и призывали Изяслава выступить в поход против Святослава и Юрия.

В доме Клинцов это известие всех лишило покоя. Анна и Евдокия не находили себе места от тревоги. Андрей с самого утра отправился на княжеский двор. В полдень и Маша не утерпела и, пользуясь отсутствием Андрея и недосмотром матери, выскользнула из ворот и побежала к площади перед Мстиславовым двором, где великий князь собирал вече, чтобы посоветоваться с киевлянами о начале войны против Святослава и Юрия.

По дороге девушку увидел Рагуйло и, узнав, что она спешит на вечевую площадь, отправился вслед за ней. Мария, занятая своими мыслями, не обращала внимания на сопровождавшего. Девушка тревожилась, что из-за княжеских распрей в Киеве начнутся беспорядки и иноземные купцы перестанут сюда приезжать. А если в военный поход будут вовлечены еще отец и братья, то для семьи Клинцов вообще закончится нормальная жизнь. Тогда, в годину бедствий, стыдно и грешно покажется думать о каком-то неведомом женихе.

Шум веча Мария услышала еще издали. Протолкавшись поближе к окружившей Изяслава толпе, она встала на цыпочки, даже подпрыгнула, – но разглядеть великого князя ей не удалось. Отойдя в сторону, Маша увидела возвышение на месте старого вала и с помощью Рагуйла взобралась на него. Здесь уже стояли и другие любопытные – в основном женщины и подростки. А мужчины все собрались вокруг князя.

Изяславу было лет пятьдесят, но стан его оставался стройным и прямым, как у молодого воина. В блеске глаз, решительном взмахе рук и мощном звучании голоса угадывалась сильная кровь Мономаховичей, а со стороны матери – варяжских королей.

– Русичи! – обращался он к толпе. – Я хочу, чтобы вы охотно исполняли княжескую волю и врагов князя считали собственными.

Несколько одобрительных возгласов раздалось в ответ, и тут же все стихли, ожидая дальнейших слов великого князя. Изяслав был любим народом – и не только русичами, но и торками, и берендеями. Он искал народной любви и умел показать простым людям, что прислушивается к их суждениям. Помня и уважая уже ставший легендарным обычай Ярослава Мудрого говорить на вечах, Изяслав сам объяснял своим подданным, как обстоят дела в государстве и что он собирается делать для их улучшения.

И сейчас Изяслав говорил о том, что вторичная просьба черниговских князей его убедила и он отдал приказ войску собираться в поход на Святослава и Юрия. Он призвал киевлян одобрить это решение, а всех, кто носит оружие, просил присоединиться к княжескому войску.

Эти слова уже вызвали в толпе недовольство. Вначале выкрики были беспорядочными, а потом, посовещавшись, бояре выдвинули вперед Фотия, чтобы он высказал их общее суждение. Зять Марии был довольно хилым мужчиной, но говорил громко. Казалось, вся сила, отпущенная ему природой, сосредоточилась только в этом голосе, благодаря которому Фотий выдвигался Улебом и другими боярами как глашатай.

– Великий князь! – прозвучал над толпой его пронзительный голос. – Пойдем с радостью и с детьми на Ольговича. Но Юрий – твой дядя. Государь! Дерзнем ли поднять руку на сына Мономахова?

Народ поддержал эти слова одобрительными возгласами. Когда шум поутих, над площадью раздался более низкий, чем у Фотия, но не менее громкий голос Изяслава:

– Нет причин сомневаться в верности черниговских князей! Мы дали взаимную клятву быть союзниками. Я выступлю в поход и призываю вас поддержать меня. А малодушные пусть остаются!

Беспокойство охватило площадь. Киевляне ожидали от своего государя совсем не такого решения. Мария поняла, что слова князя предвещают междоусобную войну, и сердце ее сжалось от тревоги. Грядущие распри грозили сломать не одну судьбу, и укрыться от них в своем доме было невозможно. Маша вдруг почувствовала себя в этом державном водовороте беспомощной, словно былинка на ветру.

Внезапно совсем рядом девушка услышала гневный окрик брата:

– А ты почему здесь?

Андрей, выбравшись из толпы, схватил сестру за руку и потащил ее с площади в сторону Феодоровской церкви. Маша была так опечалена, что без сопротивления следовала за братом. Рагуйло тоже шагал рядом с ними. Выйдя на менее людное место, Андрей сурово приказал сестре:

– Сейчас же возвращайся домой! Девушке тут нечего делать. Мать, небось, уже волнуется. Ступай, и пусть Рагуйло тебя проводит.

Ни слова не говоря, Маша уныло поплелась домой, сопровождаемая молодым эмальером, который всю дорогу сетовал на коварство черниговцев и доверчивость князя.

Вечером в доме Клинцов только и разговоров было, что о предстоящих событиях. Пришли Ольга с Фотием, и Андрей явился с двумя княжескими дружинниками. Они сообщили, что князь уже через два-три дня собирается двинуться к реке Супой. Один дружинник уверял, что Изяслав слишком доверяет коварным родичам, а другой возражал ему, что князь вовсе не так доверчив, а просто хочет воспользоваться поводом, чтобы приструнить наконец Святослава и помешать его сговору с Юрием.

А Марии было решительно все равно, по какой причине князь начнет войну; главным было то, что теперь может прерваться нормальное течение жизни, в которой она еще не успела познать главного – счастья любви.