Валерий Раш - ОДИНЖ. Книга I. Пособие по выживанию для Бессмертных…

Простынь смялась, зажатая в трясущемся кулаке, глаза распахнулись, успев заметить тьму, словно клубящуюся под потолком, но где-то немыслимо высоко. С каждый днем я видел ее отчетливее, и все дольше длился миг, прежде чем видение исчезало. Так все же, – почему… Почему я так панически боюсь этих снов, – отрезка времени от полуночи и до первых лучей солнца, когда впадаю… Даже не в сон. И единственное, что помню, – как открываю утром глаза.

Пошатываясь, босиком шлепаю до ванной. Не знаю, чем мое тело занимается по ночам, а вот его крохотная часть, в объеме мочевого пузыря, не особо парясь проблемами бытия, исправно выполняет свою работу. Порой, даже слишком. Едва успел откинуть крышку унитаза, уже спокойнее, под мирно журчащий аккомпанемент, стою, в который раз удивляясь, как мало нужно человеку для счастья, пусть и сиюминутного. Может в этом и есть простая истина: вся человеческая жизнь, – стремление к покою, удовлетворение бесконечного числа потребностей. А получив желаемое, – ищем приключений на пятую точку, создаем проблемы, которые будем героически преодолевать.

Привалился к раковине, открыл ржавый кран, жадно пью отдающую хлоркой воду. Тяжело отдуваясь, поднимаю голову, с подбородка капает вода, щекочет шею, стекая на бурно вздымающуюся грудь. Из зеркала недружелюбно смотрит небритое лицо с резкими чертами, словно Бог, творя его, уже устал, и вырубал топором, на скорую руку. Только глаза… Они казались чужими на этом неказистом лице, более красивыми, живыми, словно не были его частью. Вот и сейчас, они напряженно вглядывались в незнакомые черты, мучительно морща лоб. В их зеленой глубине читался немой вопрос, – где они видели этого человека с другой стороны. Где… Или когда. Задаваясь одним и тем же вопросом каждое утро, начиная с событий двухлетней давности, когда вот так же очнулся, хватая ртом воздух, словно дышал впервые. Будто не очнулся, а родился в этом теле.

Сейчас из зеркала взирал парень лет семнадцати. Среднего роста, жилистое тело усеяно мелкими шрамами, широкие плечи поникли.

– Ну, здравствуй… Андри. – Память никак не отозвалась на имя, выданное с легкой руки наставника, чьим единственным комментарием было, – «не лучше и не хуже любого другого».

В одном я с ним согласен, – не лучше. Но каждому предмету требуется название, а одушевленные предметы привыкли наделять именами. Поэтому, – скрепя сердце, взял то, что дают. А затем, приходилось брать снова и снова, пока не сбился со счета. Все реже пытаясь узнать, кем я был, и все чаще задаваясь вопросом, – ЧЕМ я стал?

***

– Смотри, куда прешь, корова! – Брызжа слюной, орал плюгавенький старичок, в истертом спортивном костюме и стоптанных тапочках.

Худую спину украшало тоскливое нечто, напоминающее чебурашку, присевшего по нужде, в котором не всякий мог опознать олимпийского мишку. Костюм, некогда знавший лучшие времена, был ровесником косолапого. Что касаемо самого индивида, меня терзали смутные сомнения, не знавал ли он Ленина еще в вертикальном положении. Сморщенный, словно сушеное яблоко, он походил на скелет, обтянутый ради смеха кожей, жидкие остатки шевелюры в беспорядке, толстые очки в роговой оправе перетянуты лейкопластырем, сквозь иллюминаторы линз на мир злобно пялятся выцветшие глазки.

И смотрели они прямо на растерянную девочку, в легком летнем платьице. От внезапного толчка в спину, она уронила тонкий смартфон и теперь неловко пыталась вернуть батарею в распавшийся корпус. Тоненькие пальчики никак не могли соединить половинки. По мере роста попыток, девичьи глаза наполнялись влагой, вздернутый носик подозрительно шмыгал.

– Ты чего наделала слепошарая! – Между тем набирал обороты старикан. Чувствуя себя уязвленным, что какой-то «китайской хреновине» уделено больше внимания, он грубо схватил девушку за плечо, тянул, заставляя обернуться. – Чего зенками хлопаешь? Я из-за тебя убытки понес, понимаешь!?

Сухонькие ручки тянутся за целлофановым пакетом, который выронил, налетев на девушку. С трудом согнув спину, старикан подцепил узловатым пальцем ручку пакета, изнутри жалобно звякнуло. Край кулька кренится, из потемневшего угла капает мутная темная жидкость, с резким запахом спирта. Старческие ноздри затрепетали от праведного гнева, ловя утекающие запахи. Распахнув пакет, он трясущимися руками рылся в содержимом, не переставая охаивать несчастную. Словарному запасу дедули могли позавидовать извозчики всех времен и народов. Я впервые наблюдал, что такое – мат, возведенный до уровня искусства.

– …Чего молчишь!

– Да вы сами на меня налетели! – Едва не плача, девушка защелкнула пластиковый корпус, закусив губу, жала кнопку загрузки, бросая взгляды на потухший экран. Чуда не произошло. – Вы меня в спину толкнули!

– А какого *** ты стоишь там, где люди ходют! Кобыла неуклю… – Блеклые глазки распахнулись, нижняя губа задрожала, трясущаяся рука извлекла из пакета небольшой флакон темного стекла, с отбитым дном. С зазубренных осколков упало несколько капель, старик проводил их взглядом полным вселенской утраты и скорби. Размахивая получившейся «розочкой», он насел на испуганную девицу, требуя компенсации.

Людской поток вяло обтекал эту парочку, словно ударяясь о стену отчуждения.

«Скорее безразличия», – покачал я головой, стараясь не упускать из виду бодро семенящую короткую фигурку, что даже в жаркое летнее утро не сменила темный сюртук на более подходящую одежду, черные лаковые туфли бодро чеканят шаг на плавящемся асфальте.

Прохожие опускали глаза, отводили взгляд, а если бы руки не были заняты сумками, пакетами и телефонами, – еще бы и уши заткнули. С рождения нам дается огромный дар: видеть, слышать, чувствовать. И всю сознательную жизнь мы учимся не видеть, не слышать, и разучиться сочувствовать.

Как и я. Единственное отличие, – не успеваю вовремя отводить глаза. Но не потому, что такой весь из себя хороший и замечательный. Нет. Просто я моральный урод, и не боюсь, что в моих глазах увидят остатки человечности. Ведь именно эти остатки гнали меня вперед, заставляя ускорять шаг, чтобы угнаться за другим горбатым уродцем. Чтобы успеть.

– «Бегом поторопимся потеряем клиента». – Бросил скороговоркой Исра и умчался. Люблю, когда «дают» выбор!

Вот и сейчас. Прости девочка, но кому-то уже гораздо хуже, чем тебе. Или скоро станет. Или он сам так думает! Суть не важна. Важно, чем это может закончиться для него. Так что, на деликатные решения времени не осталось. Увы. До тех пор, пока в человеке теплится надежда, что придет добрый дядя со стороны и решит твои проблемы; или прилетит волшебник в вертолете нетрадиционной ориентации, и завалит мороженной молочной продукцией, – он к берегу грести не будет. И утонет, – с удивленным выражением лица и затухающей надеждой в обиженных глазах, что уже вот-вот… Вот и проверим, много ли осталось в девушках от тех, что и хату спалят и пьяного коня сковородой упокоят. Осталось выбрать, за какую выпирающую из розового платьица часть тела «случайно» ухватится старичок.