Мария Фомальгаут - Следующее января

Генерал смотрит на меня. Холодно. Насмешливо. Я уже знаю, что это генерал, хоть он и не говорил мне, тут нечего говорить, тут достаточно чувствовать…

– Так что же вас привело сюда? – спрашивает генерал. Спрашивает холодно. Насмешливо. Он знает что-то, о чем я не догадываюсь, – вы пришли сюда… привели свой народ… зачем?

Откашливаюсь:

– Здесь… здесь нет войны?

– Вот вы какой проницательный… Еще не были в нашей реальности, а уже все знаете…

– Ну… книжки про вас читал…

В бескровном лице генерала первый раз появляется какое-то подобие интереса:

– Надо же как… расшифровывали?

– Ну, не зря же на лингвистике учился…

– Ну и что же вы там… начитали?

Снова холодная насмешка.

Снаряд разрывается где-то совсем близко.

– …что у вас не бывает войны… в вашей реальности…

– Что, прямо так и написано было, не бывает войны?

– Ну, не так… понимаете… ни в одной из книг не упоминалось слово «война». Этого слова у вас…

– …не существует, – кивает генерал, – я узнал его от вас…

– …но…

– …хотите знать, почему?

– М-м-м-м… табу на слово?

– Мимо, уважаемый, мимо…

– Тогда… не… не знаю. Не могу знать…

– А ведь все очень просто… Уважаемый… когда вокруг чего-то слишком много… оно становится обыденностью… его перестают замечать… для него не нужно слова…

– Хотите сказать, война здесь была…

– …всегда.

Первый раз вижу во взгляде генерала что-то кроме насмешки, надежду какую-то. Он ждет, что я расскажу ему про свой мир, мир, в котором иногда – иногда – бывает мир….

…не успеваю, вселенная раскалывается на куски, разнесенная взрывом…

Абиссиния, говорит отец.

Мы с сестрой вздрагиваем, спешим к отцу, пытаемся понять, что нужно, воды подать, или чаю покрепче, как отец любит, или…

– …Абиссиния.

– А?

– Абиссиния.

Киваю. Тут, главное, кивать и соглашаться, не спорить, сердце, все-таки…

– Ты что, не понял? Абиссиния!

– Ну… да…

– Но… где она?

– Она…

– Карту! – отец срывается на крик, – карту! Живо!

Разворачивает карту, даже не напоминаю, что можно посмотреть на экране.

– Вот… вот… ты скажи мне, где Абиссиния, где? Нету! Нет! Куда делась? Куда?

– Э-э-э…

– Она ушла… ты хоть понимаешь, что страна ушла в другое измерение?

Даже не успеваю возразить.

– Мы нашли его… нашли…

– …ч-что нашли?

– Портал! Портал в четвертое измерение, что непонятно-то?

– Но…

– …едем туда.

Я не успеваю ничего возразить. Я первый раз вижу какие-то проблески жизи в глазах отца, первый раз – за столькие годы…

– Собирайся… собирайся давай!

Мы с сестрой подскакиваем как ошпаренные, несемся вниз по лестнице, пакуем чемоданы. Агнесса еще пытается что-то возразить, а не опасно ли для отца – я не хочу слышать никаких возражений, я уже понимаю, что вернет к жизни моего отца. На год. На два. На десять лет…

– …что сегодня?

Агнесса подает ужин, отец вопросительно смотрит на меня.

Осторожно отвечаю:

– Пока… ничего не нашел…

Тут же добавляю поспешно:

– Ну, ты же понимаешь, это не один день искать придется, и не одну ночь… и вообще…

Отец кивает. Он понимает.

Снова вижу, как горят его глаза.

– …что сегодня?

Откашливаюсь:

– Мне кажется… к востоку отсюда в пустыне что-то есть…

– Это хорошо… – отец оживляется, – очень хорошо.

Я видел какие-то всполохи… мне кажется… Абиссиния должна быть там…

Отец смотрит на меня, снова вижу в его глазах проблески жизни:

– Мы найдем её… найдем…

Киваю:

– Обязательно.

Делаю вид, что ищу порталы.

Я не скажу ему об Эфиопии.

Не скажу…

Летят копья.

Стрелы.

Звенят мечи.

Здесь идет битва, я знаю, здесь идет битва.

Стараюсь понять, – почему.

Наконец, что-то начинает до меня доходить, слишком медленно, слишком смутно. Вон те, под светлыми знаменами – они хотят, чтобы здесь был город. Красивый город, с дворцами и замками, проспектами и бульварами, храмами и уютными домами, в которых хочется жить.

Вон те – под темными знаменами – хотят, чтобы здесь был лес, густой, душистый, шумящий, с зелеными дубравами, с буковыми рощами, с шепчущими ручьями, где в тени трав можно найти цветок папоротника.

Вон те – с синими знаменами, – хотят, чтобы здесь было море, большое, шумящее, глубокое, бездонное – с коралловыми рифами, с разноцветными рыбами, с затонувшими кораблями, хранящими несметные сокровища и несметные тайны.

Летят копья.

Стрелы.

Звенят мечи.

Я смотрю на них. Я не понимаю их. Потому что я вижу здесь уютный город с изогнутыми улочками, я вижу здесь игру света и тени на тропинках шумящего леса, я вижу, как волны бескрайнего моря накатываются друг на друга. Я пытаюсь понять, что здесь было раньше, что потом – не могу, время для меня сливается в единое и неразрывное целое.

Когда-нибудь они тоже так научатся.

Когда-нибудь.

Я даже знаю, когда это случится – через какой-то миг, пытаюсь перевести в их время, вытянутое в струну, не получается – мне чудится то двести лет, то двадцать, то две тысячи.

Для меня это не имеет значения.

Я пытаюсь достучаться до их сознания, я пытаюсь объяснить им, что нужно только подождать – они не понимают, стрела вонзается в меня, пронзает насквозь, я не чувствую…

Я вижу, как они падают замертво.

Один за другим.

Один за другим.

Я пытаюсь закрыть их своими крыльями, не могу, стрелы проходят сквозь мои крылья.

Я еще не верю, что люди погибнут.

Все.

Все.

Что некому будет через какой-то миг научиться сворачивать три времени в одно, некому будет жить в городе, где шепчет лес и плещется океан, некому будет жить в лесу, где плещется океан и шумит город, некому будет жить в океане, где шумит город и шепчет лес…

…еще не верю…

…что не будет меня…

Сегодня он уедет из Глазго, думаю я.

Смотрю на заголовки статей, на сами статьи, которые говорят мне, что Глазго переживает не лучшие времена, некогда богатый промышленный город приходит в упадок, люди тянутся прочь из города в поисках лучшей судьбы где-то там, в столице.

Киваю.

Как я и предугадал – сегодня он уедет из Глазго.

Двадцатого мая двадцатого года.

Даже не сразу спохватываюсь, что его не существует, что я его придумал, черт меня дери, я же его выдумал, Джека Даркера, его же нет…

…а сегодня он уехал из Глазго.

Его нет, говорю я себе, его не существует.

А он берет свой чемодан, тьфу, какой чемодан, сумку какую-нибудь берет, или рюкзак, нет, скорее, сумку, садится на поезд, или в самолет, нет, самолет ему дороговато будет, лучше на поезд, или сначала в автобусе в каком-нибудь трястись будет, потом на поезде, потом в Лондон…