Лилит Мазикина - Волчьим шагом, или Время для сказок

– Поцелуй принца? Или того, кто её любит? Или того, кого она любит? Или вообще кого?

– Не знаю. Надо, наверное, перебирать варианты.

Я подхожу к Ловашу и робко трусь головой о его плечо. Вообще так нельзя делать, когда рядом кто-то есть, но мне стало тревожно и потому очень хочется, чтобы Ловаш меня погладил или обнял. Он кладёт мне руку на голову.

– Вообще не понимаю, в чём тут проблема. Рядом с тобой хорошенькая девочка, не склонная умствовать, «пилить» и вообще слишком много болтать, зато явно тебя обожающая – смотри, как она ластится, уж наверняка будет не против, если…

– Закрой рот.

Ловаш зол. Я оскаливаю зубы, чтобы показать добыче, что тоже зла.

– Ладно, просто дурацкая шутка.

Теперь Ловаш меньше разговаривает, когда приходит ночью. Зато он стал просить меня рисовать. Он даёт мне карандаши и бумагу, но я не хочу рисовать. Я не умею, и мне это не нравится. Ловаш настаивает, и я даже плачу: карандаш не хочет слушаться моих пальцев. Тогда Ловаш придумывает игру: выкладывать картинки из пуговиц. Вот это по мне! Каждое утро я выкладываю картинку, а Ловаш сидит рядом с какими-то бумагами в руках. Он то читает бумаги, то смотрит на пуговицы. Когда всё готово, он задаёт вопросы. Мне нравится разговаривать о моих пуговичных мозаиках. Обычно я выкладываю то, что мне только что приснилось. Что я плыву по течению реки. Снизу вода, сверху вода, везде вода. Сквозь неё сверху смотрит на меня луна, и мне очень спокойно.

Один раз я просыпаюсь от того, что мои губы трогают. Рядом со мной лежит волк с синими глазами, он обнимает меня и целует в рот. Я отворачиваюсь и прошу его уйти. Он зовёт меня по имени, и я начинаю плакать. Тогда он уходит. Я ещё долго плачу, пока одна из тех женщин, что дают мне чистую одежду и заплетают волосы, не приносит чашку с кофе. Я спрашиваю, где Ловаш, и она обещает, что он скоро придёт, и мы вместе поедем на машине. Так и происходит. Ненавижу машины, в них всегда тошнит. И ещё в них всегда приходится ехать два раза: сначала в другое место, потом из другого места. Ночью я говорю Ловашу, что не хочу больше видеть волка, он меня пугает и мне не нравится, когда он меня целует.

– А если тебя поцелую я? Тебе понравится?

– Мне всегда нравится.

– Если поцелую в губы.

– Понравится.

– Хорошо.

Он прижимает меня к себе сильнее обычного и накрывает мой рот своим. У него мягкие губы, сначала прохладные, потом тёплые. Мне сразу и хорошо, и страшно. Я дрожу.

После поцелуя Ловаш очень быстро уходит и потом так больше не разрешает делать. Жалко.

Чтобы задобрить его, я выкладываю совсем новую картинку.

― Это бесполезно. Она не помнит ничего и никого, даже меня, её память начинается только с обряда. Я раньше подозревал даже, что только после него, но она сегодня изобразила луну, ведущую её за руку по небу. Ну, во всяком случае, это она так сказала. На вид это была просто мешанина из пуговиц.

– А что изображала раньше? ― «Манни» рассматривает меня совершенно бесцеремонно. Он мне не нравится.

– Два сюжета. Свой танец и свой сон. Будто она утопленница, плывущая по реке. Внутри реки.

– Ей это часто снится?

– Всегда.

– А она тебе не говорила, каким образом обрела «волчью» сущность?

– Эрдёг 1 1 эрдёг (венг.) – чёрт , да! Она утопилась в Сане!

– Значит, во время обряда она проходила именно своё утопление. А то, что она продолжает видеть его сейчас, каждую ночь, наверняка что-то да значит, или я должен порвать свой диплом психиатра. Помнишь, ты её спрашивал, почему она не танцует?

– Она сказала, что ей страшно.

– Правильно. Ей страшно, что повторится то, что случилось во время обряда. Когда она танцевала в последний раз. И я уверен, что это тоже связано с её снами. Кстати, ты поцелуи ещё не пробовал?

– Они не помогают.

– А ты ещё попробуй. Помогут или нет, а девочке приятно.

– Ты старый дурак, Манни. И шутки у тебя пахнут старым дураком.

– Ай, ладно. Лучше бы сказал спасибо! Теперь тебе есть с чем идти к твоему каббалисту-волковеду.

– Да, за это ― спасибо.

Я лежу на ковре и мне хорошо. Потому что Ловаш улыбается и ещё потому, что я ем орехи. Их принёс «Манни».

Ловаш больше не приходит ко мне ночью. Это грустно. Зато волк с синими глазами тоже больше не приходит. Я иногда вспоминаю его, когда беру в руки синие пуговицы, и это воспоминание меня тревожит. Хорошо, что он больше не заглядывает мне в лицо. Один раз я спрашиваю у Ловаша, куда ушёл волк.

– Ты хочешь с ним повидаться?

– Нет!

– Если захочешь, скажи. Он живёт рядом.

– Я не хочу.

– Хорошо.

Странный человек с бородой приходил опять и принёс конфеты с ромом. Я съела сразу несколько.

– Похоже, мы нашли изъян в ритуале. Девочка не прошла через смерть полностью. Она утонула, но не всплыла. Я думаю, ей не хватило сил. Вы говорили, что она чуть не напала на вас по завершении обряда и успокоилась, только выпив вашей крови. Может быть, она была голодна…

– Я накормил её часа за два до ритуала.

– … или какое-то время не получала вампирской крови.

– Старый идиот! Простите, это не вам. Это я ― старый идиот.

– Мой император?

– Лилиана чуть ли не две недели пробиралась по оккупированной Богемии. Перед этим она угодила в засаду и осталась без запасов колбасы. А я ― старый идиот! ― даже не подумал, что в Богемии она не могла охотиться. Мне надо было дать ей крови до обряда!

– Видимо, так.

– Что делать теперь?

– Разум Лилианы не утерян. Он, образно говоря, дремлет, отделённый от нашего мира толщей воды. Надо искать способ поднять его на поверхность.

– Вы можете этим заняться?

– Могу. Но не обещаю скорого результата… как и результата вообще. Что же, по крайней мере, у неё теперь есть шанс.

Ночью Ловаш читает мне сказку из большой книжки. На обложке нарисованы дети. Голос у Ловаша очень приятный, ласковый, мне нравится слушать. Сначала я смотрю ему в лицо. Потом закрываю глаза, но лицо вижу всё равно. Голос покачивает меня, как нагретая вода. Я погружаюсь ниже. Ниже. Ниже.

«Случилось так, что мимо одной деревни шла колдунья и захотела напиться. Она увидела красивую девушку по имени Ляска с кувшинами и попросила у неё воды. Когда девушка подала кувшин, колдунья одним махом выпила всё, что в нём было, и попросила второй.

– Жадная старуха! – закричала рассерженная Ляска. – Мало с тебя одного кувшина? Ни капли больше не получишь!

– Это ты жадная, да ещё и глупая, – возразила колдунья. – Тебе теперь всё равно придётся идти назад к роднику, но если бы ты дала мне опустошить второй кувшин, идти бы тебе было легче.

На этом они разошлись, вот только колдунья, обидевшись, прокляла Ляску. Несчастная девушка влюбилась в собственного отца! Да так сильно, что очень скоро выдала своё грешное чувство, и мать в гневе прогнала Ляску в лес.