Татьяна Володина - Сестра Смерти. Часть вторая. Обрести себя

Собеседник хмыкнул:

– Не могут. Они проходят по более ранним уголовным делам, числятся в розыске как подозреваемые. А там на них много всего висит, так что попали они серьезно. Этой Ворониной за сознательность и помощь органам еще и благодарность надо выразить.

– Даже так?

Настолько «интимных» подробностей из жизни своих недавних учеников Леднев не знал, но не мог заставить себя почувствовать к ним жалость или сочувствие. Напротив, он даже немного злорадствовал по поводу фиаско очередной затеи Артура. Теперь, будучи уже уверенным, что тот строил планы не только за спиной Самада, но и за его собственной, мужчина не чувствовал уже никаких обязательств перед работодателем. Он теперь всерьез и уверенно выбрал сторону Хаджи, и голову собирался найти только лишь затем, чтобы самому попытаться разобраться, что происходит и зачем она нужна, если есть целое тело. Откуда она вообще взялась и чем была, он старался даже не думать, слишком страшной для него, ярого материалиста, была эта тема.

– Хорошо, большое спасибо за информацию. Благодарность Вы получите по обычной схеме. В понедельник или вторник.

– Я Вас понял. Спасибо. Остаемся на связи.

Улыбчивая девушка с букетом в руках терпеливо ждала, пока он закончил беседу и убрал телефон в карман.

– Вот, возьмите, пожалуйста, – проворковала она, протягивая ему цветы. – Думаю, Вашей девушке понравится, долго простоит и будет радовать.

Алексей принял букет, отдал деньги:

– Спасибо. Сдачи не нужно.

Мужчина задумчиво кивнул в ответ на еще одну улыбку продавщицы, вышел из магазинчика. Мысли его были уже далеко. Эх, побеседовать бы с этими товарищами, выяснить, что именно приказал им Винс. Ну не просто же так он отправил к девушке пятерых здоровенных бугаев. Там бы и трое справились, судя по его собственному опыту, а если бы она была одна, без гостей, то и одного обычного мужика хватило бы. Что там той девушки – пальцем сломать можно. И потом, неужели же Артур думает, что после всего, что Олимпия уже успела пережить за эти три недели, она бы все еще хранила голову Самада у себя в квартире, если бы она у нее была? Что же он задумал, бывший его приятель? И что он собирается сделать с головой, когда получит ее?

Алексей подошел к уже знакомому подъезду, набрал номер на домофоне, застыл в ожидании. Олимпия не ждала его сегодня, но он надеялся, что она будет дома и найдет для него время. Для него общение с ней стало своего рода отдушиной. Почему-то рядом с девушкой было спокойно, хотелось проявлять только самые хорошие свои качества, ухаживать, оказывать маленькие приятные услуги и просто разговаривать о чем угодно. Ну и, конечно, очень хотелось загладить свою вину, хотя он плохо понимал, как можно нейтрализовать убийство ее парня. Домофон долго и противно пиликал, и когда мужчина уже решил, что ему сегодня не повезло, из динамика раздался неприятный щелчок, а потом знакомый голос в треске помех спросил:

– Кто там?

– Олимпия, это Леднев. Я могу войти?

Пауза в несколько секунд. Алексей просто стоял и ждал, и в голове было тихо и пусто, даже внутренний диалог встал на паузу.

– Заходи, – произнесла девушка с какой-то странной интонацией, домофон щелкнул на несколько тонов выше и запищал: дверь была открыта.

Мужчина дернул на себя тяжелую металлическую дверь, зашипел сквозь зубы, обжегшись о раскаленную на солнце ручку, шагнул в прохладу подъезда, казавшегося полутемным после яркости летнего дня, и подумал на ходу: «Что это с ней? Неужели Артуровы молодчики ее все-таки били? Я же им шеи сверну, и даже милицейские решетки их от меня не спасут!» Он предпочел не вспоминать о том, что несколько дней назад сам применял силу по отношению к Лиме. Ему хотелось забыть это, словно не с ним было, не в этой жизни.

К счастью, девушка оказалась цела и невредима. Тут же нашлась и причина ее непонятного произношения: он просто ее разбудил. Сонная, с беспорядком в волосах, поминутно зевающая, она пропустила его в двери и закрыла их за его спиной на засов. Леднев отметил, каким торопливым было ее движение и насколько спокойнее она стала после этого. Ее даже не смущало то, что она стояла перед чужим мужчиной практически раздетой, лишь в легкой летней шелковой пижамке, даже халат сверху не накинула.

– Проходи, – махнула она рукой Алексею, как старому знакомому, и неторопливо пошла в сторону кухни. – Сейчас попьем кофе, без кофе я не человек.

Он двинулся за ней, не придумав, когда можно вручить букет, чтобы это было уместно. Хорошо, что коридор был небольшим и быстро закончился, иначе он слишком засмотрелся бы на ее ладную фигурку и вообще забыл, зачем пришел. А зачем, кстати? Что за ерунда? Почему он так реагирует на эту девушку? Неужели это его насилие над ней сделало ее такой близкой и притягательной? Он что, под влиянием Винса тоже стал извращенцем? Или, может, дело лишь в том, что у него давно не было более-менее постоянных отношений с женщинами, тем более с такими молодыми?

– Ты будешь кофе, Лёш? – снова зевнув и прикрыв рот ладошкой, спросила Лима, и он замер в удивлении: она впервые назвала его уменьшительным именем. Специально? Или оговорилась?

– Н-нет, – выдавил он. – Мне слишком поздно и жарко для кофе, мне бы холодненького чего-нибудь.

– Как знаешь. А я выпью. – Она легким движением вытащила из холодильника большой запотевший кувшин из толстого стекла, наполненный каким-то красноватым напитком. – Угощайся. Это ягодный морс. Стакан возьми в шкафчике.

Она занялась своим кофе, и Леднева наконец отпустило. Он протянул девушке букет.

– Возьми. Это тебе.

Удивленная, она широко распахнула глаза, прижала цветы к груди, понюхала. Замерла на несколько секунд, потом резко повернулась, чтобы поймать момент, когда нужно было снимать кофе с огня. Подарок она держала в левой руке, правой наливая пенящийся радугой на темно-коричневом напиток в чашку. Только потом снова повернулась к гостю.

– Спасибо. Но с чего бы вдруг такие знаки внимания?

Он пожал плечами.

– Просто захотелось сделать тебе приятное.

Она поставила чашку с кофе на стол, достала из шкафа вазу, набрала воды, опустила в нее цветы. Леднев сел за стол и налил себе морсу, сделал пару глотков, одобрительно замычал. Уютная обстановка девичьей кухоньки затягивала, хотелось сидеть тут и сидеть, смотреть на полуодетую девушку, вдыхать запахи ее духов, домашней еды, слушать обычные звуки любого дома – звон столовых приборов, шум воды в трубах, бормотание радио. Он так отвык от всего этого, так давно не был его частью, что даже собственная давняя семейная жизнь казалась чем-то нереальным, чем-то, что было не с ним, а с кем-то другим, в какой-то другой жизни. Но присутствие рядом с Олимпией определенно что-то затрагивало в его душе. Она находила маленькие, совсем забытые им островки тепла, чувствительности, желания, о которых он давно забыл – или убедил себя, что забыл.