Кирилл Берендеев - Нет имени страшнее моего

Одна из историй повествовала о повадках горных львов, что во множестве водились на холмах и в низинах северо-восточной части острова, и от которых войскам императора доставалось почти как от лучников готийцев. И тогда эта история вызвала отвращение у Абаима, и сейчас, уродливо повторившись, заставила морозец пройтись по спине. Он куснул губы, торопливо оглянувшись. И снова воззрился на Картли.

А ведь дед убитого им полубога в точности так же занял трон, положив в день восшествия на престол всех, до кого смог тогда дотянуться. Не многим же он отличается от прародителя прежней династии, подумалось Абаиму. С железистым привкусом крови во рту он, замерев, смотрел на Картли, вдруг увидев неподдельный страх в ее очах.

– Не бойся, – произнес он глухо, но слова никак не соответствовали тону, коими были произнесены. – Никто не тронет тебя. Я отдал приказ.

– Теперь ты приказываешь, – впервые он услышал ее голос, нежданно глухой, точно хрустальный колоколец враз покрылся множеством трещин. – Какой приказ будет отдан для меня, мой господин?

И снова пристально посмотрела в его глаза. И снова Абаим не смог выдержать ее взгляд.

– Пока никакого. Жди здесь, я приду к тебе позже.

Но вот остаться верным собственному приказу он никак не мог. Стоял в дверях и, нежданно осмелев, пожирал ее взглядом. Как пожирает мужчина женщину, по праву принадлежащую ему и никому больше. Как горный лев жаждет молодую львицу, издали почувствовав запах ее течки. Но и в то же время во взгляде отсутствовало, наверное, главное – истовое желание, лишь немедленное удовлетворение которого принесет краткое облегчение.

Абаим вздохнул, она враз все поняла. И нежданно посмела задать вопрос:

– Не будет ли мне позволено посетить свою наставницу, господин? Послы моего государства прибыли с визитом к моему… Вероятно, ты захочешь увидеться с ними сегодня, в назначенный час. Или определишь новый.

– Наверное, – он не думал, что говорит, мысли были подле Картли, но принадлежали не разуму, чувствам. – Наверное, мне стоит… – и замолчал, внезапно поняв, что жена императора не должна, не может знать ничего такого, о чем говорит сакарка, просто потому что ее обязанности сводятся к другому. Политика, даже если она касается бывшей ее страны, ныне изувеченной чужими сапогами, удел мужчин. Ее же забота – рождение и воспитание потомства, услаждение господина музыкой, сложением стихов и песен. Мать сгинувшего полубога, детей которого сейчас добивают в дальнем конце анфилады, была известной поэтессой. Тайна сия раскрылась лишь после ее преждевременной смерти. Сын не хотел хоть малейшей огласки, не выпускал, как казалось, рукописей из рук. Да вот только стихи его матери, подписанные затейливым псевдонимом Обо́ра, переписывали во многих мастерских по стране, а затем, писанные, на бересте листы зачитывали, передавая из рук в руки. Абаим не читал, но слышал, что тонкая лиричная душа матери полубога находила свое истинное отражение в прекраснейшем из словесных искусств. Под псевдонимом ее душа нашла множество поклонников по всей империи.

Только похоронив мать, сын распорядился открыть тайну. Кажется, это было снова связано с политикой, ибо поэтессу Обору переводили на континентальные языки весьма охотно – а Островной империи требовалось имя, влияние, сотрудничество с державами, прежде всего, с великой Мангазеей, где поэтессе даже поставили часовню. Верно говорят, что мать императора даже после смерти послужила делам своего сына и отечества.

Не исключено, что Картли служит… служила императору куда больше, чем Абаим мог предположить, раз, до сих пор бездетная, оставалась жива. Может, тайные переговоры, что предстояло императору провести с послами, – ведь невозможно вести встречу с теми, кого вроде как не существует, кто представляет государство поглощенное, сгинувшее с карт, – в той или иной степени подготавливала она? Абаим снова впился в нее взглядом и снова не рискнул взглянуть в глаза. Удивительная женщина.

– Я дам тебе знать после встречи, как все прошло. – Кажется, она негромко выдохнула. Его предположения только подтверждались.

– Нужна ли моя помощь господину?

– Я дам знать. Прощай.

И, пересилив себя, покинул покои.

Первым, на кого он натолкнулся внизу, оказался Хандога. Воин лежал поверх двух детей императора, десяти и четырнадцати лет, с перерезанной кинжалом глоткой. Кровь еще пузырилась, медленно вытекая из раны, ведь сердце остановилось только что.

Конечно, новому господину немедленно все объяснили, тут же, над не остывшим еще трупом. Десятник позвал главного советника, тот предстал, будто по мановению волшебного жезла – при всем параде, даже полы халата не испачканы в крови. Цвыль не успел открыть рот, как появился астролог вместе с гадателем казначея. А следом и сам казначей прибыл. Абаим оглядывался, ожидая появления еще кого-то…. Но нет, более никто не появилось: теперь стали видны все участники заговора, основным действующим лицом коего стал начальник императорской стражи. Быть может, кроме главного кукловода, устроившего и провернувшего столь хитроумную затею. Видимо давно всё и все были готовы к осуществлению этого намерения, оставалось лишь найти человека, способного вонзить меч в тело монарха, но до последнего мига не понимающего своей роли в происходящем. Этим человеком и оказался Абаим – и кто знает, кто подтолкнул на самом деле его к посещению дома астролога, быть может, сам звездочет?

Абаим делал вид, что слушает, хотя понимал через слово сбивчивые, путаные объяснения. Мысли, слишком много мыслей – как и вчера вечером – теснились в голове. Кажется, эту ночь опять не спать, вот самая простецкая мыслишка, нежданно затмившая все прочие. Он устал, замучился находиться в постоянном напряжении, ожидая новых, худших неожиданностей. Хотя, казалось, куда уж хуже? Его стража перебита слугами главного советника и астролога, вырезана под корень. В Тайном замке не осталось ни одного человека, связанного с начальником стражи. Месяц – слишком мало, чтобы успеть завести серьезные знакомства, а те, что имелись… Наверное, советник прав, когда говорил о Хандоге, как о преданном до мозга костей человеке императора, готового за него жизнь положить – и в итоге положившего. Вместе с остальными, попавшими под руку охранителями, мешавшими осуществлению исполинского замысла, и скорее всего, совершенно случайно вмешавшимися в него.

Что говорил советник: ах, да – про то, что стражи, подбиваемые Хандогой, поднялись против нового императора, восстали, почему и оказались в убиенном меньшинстве – вместе с евнухами и прислугой женской половины. Абаим на каждом из своих подчиненных насчитал не менее четырех ударов кинжалом – убивали не просто наверняка, но показательно, чтобы и слепому, и убогому стало очевидно, чего стоит новый господин, начальник стражи, нареченный заговорщиками императором. Воистину слепой и убогий, теперь один в Тайном дворце, ставшем для него ловушкой, в которую не просто сам забрался, но и еще и петлю на своей шее для удобства ловцов затянул.