Кирилл Берендеев - Нет имени страшнее моего

– Ты останешься здесь. Я не могу отпустить тебя, – произнес император. И тихо добавил: – Прости.

Она молча опустила взгляд. Абаим присел рядом, обнял ее, стаскивая халат. Она не сопротивлялась, но и не помогала, разрешая делать с собой все, как с дорогой его сердцу игрушкой, рассчитывая, что хоть этим проймет… Не проняла, он получил все, что хотел, как мужчина, и, продолжая стискивать в объятиях, замер, чувствуя легкое дыхание женщины на своем плече. Она не пыталась отстраниться, уже не пыталась. Это немного успокоило Абаима. А черный сон без сновидений заставил забыть и об этом.

Ночь прошла без происшествий, Картли, на его счастье, никуда не ушла. А хмурым, дождливым, по-настоящему осенним утром Абаим отправился на Совет. На заре, когда он спал, приходили двое от почтенного Сабанея, просили выдать тела погибших для погребения, Говенда благоразумно отказал. Хорошо что до новой стычки дело не дошло, пришедшие молча удалились, не решив беспокоить императора резней под окнами. Говенда бы и вовсе промолчал об этом происшествии, кабы Абаим сам не спросил как прошла ночь.

– Разузнай, кого именно вы порешили, – дал распоряжение он. – Убитые могут что-то особое значить для Сабанея, или хотя бы один из них. Трупы обыскивали?

– Господин! – несколько укоризненно даже прошептал Говенда, но немедля осекся под потяжелевшим взглядом Абаима. И, отправившись в ледник, лично занялся осмотром. Через четверть часа от силы поднялся, сжимая в руке медальоны убитых с именами и степенями магической и знахарской восприимчивости.

– Имена ничего тебе не говорят? – Говенда покачал головой. – Жаль. Но все равно, может что и проявится. Ты сегодня пойдешь со мной, Ратай останется за старшего. Оружия совсем немного, в присутствие идем.

– Я понимаю, господин, – произнес Говенда и снова осекся.

Дворец Советов, холодный тяжеловесный прямоугольник в два этажа, располагался особняком в Тайном замке. Построенный отцом убиенного полубога, он занимал пространство бывшего ринга между Лебединой и Звездочетной башнями, странное коробчатое сооружение, без всякого внешнего изыска, будто в противовес находящимся рядом строениям: храму Диких лебедей и дому главного советника. Абаим впервые пересекал порог здания, и, едва войдя, замер, удивляясь, сколь велика разница меж внутренним и внешним убранством. Светильники, восполнявшие недостаток дневного света, потерявшегося в хмуром утре, сияли с высоты в десяток локтей, свешиваясь с уходящего еще на добрых пять локтей потолка, или просто свободно парили в воздухе подле входов в галереи, залы и на лестнице, ведущей на второй этаж, поддерживаемые не то силой волшебства, не то магнетизма, что, по сути, конечно, одно и то же, но лишь по-разному выражаемое. Потолок мастерски расписан безвестным художником, изобразившим в золотых плафонах то горные выси, то звездные дали, то башни Тайного замка – казалось, это оконца, куда можно заглянуть и узреть диковины со всей Островной империи. Стены же украшали гобелены, прославлявшие видных мужей государства их побед над врагами отечества, подавления мятежей и прославления собственного величия.

Заглядевшись, Абаим не приметил, как к нему и сопровождавшей его страже подошел магистр Совета Ки́лен, представлявший прежнего императора в случаях, когда тот не являлся на заседания (в последние годы это стало почти традицией), и разрешавший споры по ведению собраний. После смерти полубога положение магистра в Совете многократно возросло. Абаиму уже не терпелось переговорить с ним с глазу на глаз, а также с советником тайных дел Ко́порем и еще одним советником – порядка в империи Грибуно́м. Чью сторону заняли эти люди, представлявшие собой величие, мощь и покой государства – или еще выжидают, гадая, чем и как закончится мятеж?

Но поговорить не случилось. Прежде, чем Килен поклонился императору, – только в здании дворца Советов разрешалось не падать ниц перед государем, – к Абаиму сразу же подошел Цвыль, выразил почтение самодержцу и прошествовал вслед за Киленом до императорской ложи, находящейся на балконе зала. По обеим сторонам от нее находились ложи наследников, ниже располагались ряды помощников советников, а весь центр зала отводился под Совет. Прямо перед ложей императора находилось возвышение для выступлений, а за ней – Длинный стол, занимаемый магистром, первым советником и доводчиком Совета, следившим за порядком в зале, да еще гадателем собраний и ведуном происходящего за стенами дворца.

Все были в сборе. Абаим прошел и сел, шум тотчас затих. Император невольно поежился – весь зал смотрел на него неотрывно. Абаим спохватился, ведь здесь даже в присутствии императора разрешалось сидеть, пусть и коленопреклоненно. Немного помедлив, он кивнул, стараясь, чтобы этот знак был воспринят с должным уважением.

– Император разрешает собрание, – возвестил магистр, кланяясь Абаиму и, не садясь, продолжил. Вначале зачитал довольно странное объяснение касательно внезапной смены главы государства, ничего толком не говорящее, но, видимо, готовящееся для народа, а не для собравшихся, знавших, по выражению лиц, все или почти все о перевороте. Это лишь простецы ни о чем пока не знают, догадываются, конечно – дым от сожженной обсерватории виден на полсотни миль окрест. Но должно же, наконец, появиться объяснение из самого Тайного замка, устраивающее не только власть предержащих, но и подданных, чтобы не устроили бузу, как три века назад.

Тогда столицу охватило крупнейшее за всю ее историю восстание, приведшее не только к очередной смене власти, но и к установлению нынешнего вида правления – империи. Прежде островами владел Сенат, избиравший из своих рядов будущего государя. Но такой порядок один раз не устроил чернь, когда власти последовательно отвергали одного, другого, третьего претендента и не смогли, вернее, не успели договориться по четвертому. По прошествии полутора лет безвластия народ перестал ждать и решил взять власть в свои неслабые руки: следующим правителем, уже со званием полубога, стал кожемяка из состава тех, кто возглавил долго поджидаемый народом мятеж – и восторженно воспринятый. Недаром же кожемяка правил до самого естественного конца, что всегда было редкостью в Тайгии, и оставил наследника, который тоже прожил долгую жизнь, а вот его уже сын оказался тем тираном, которого уничтожил дед ныне покойного полубога.

Никто из ныне находящихся в зале не хотел подобного развития событий, равно как и не желал ждать разрешения возможных споров меж заговорщиками. Ведь именно это и подтолкнуло чернь на восстание: среди простецов кто-то стал распространять зловредный слушок, будто истинного государя повесили, и вместо него будет править не то его жена, не то сестра – искра недовольства охватила столицу одномоментно. Ясно, что у женщин прав куда меньше, чем у новорожденных, но чуть больше, чем у рабов. Терпеть на престоле чью-то жену, а тем паче, полюбовницу, не представлялось мыслимым. Даже сейчас, когда женщины получили права на наследование имущества, узреть на престоле императрицу, да пусть даже регентшу при юном правителе, все равно нестерпимо. А значит, это стало бы смертным приговором для вынесших подобное решение.