Кирилл Берендеев - Нет имени страшнее моего

Так в стороне от хоженых дорог, на северной окраине города возникло новое строение, строгой красотой своей и величием многократно превосходившее прежнюю крепость: три ряда стен, отстоявших друг от друга на сорок локтей каждая и толщиной в пятнадцать локтей, образовывали внутри себя сложный лабиринт, не давая ни пешему, ни конному, с наскока взять замок. Высокие башни поднимались на высоту в сотню локтей, и располагались через каждые две сотни сажен.

Леса окрест замка вырубили, и повсюду понатыкали во множестве хитроумные ловушки, будто узурпировавший трон генерал всю свою жизнь готовился к возможному отмщению, не случившемуся ни с ним, ни с сыном его, ни с внуком. Последний и вовсе, казалось, позабыл о возможной угрозе. Ведь едва взойдя на престол, нынешний император приказал снести ловушки, надолбы да колючки, щедро разбросанные на добрые полмили вокруг замка, а вместе с ними две внутренние стены. Повелел возвести на высвободившемся месте оружейную, дома для слуг, перестроить и увеличить дом приемов. Этот роскошный дворец не для редких заморских гостей предназначался – им путь в Тайный замок, как и любому со стороны, был закрыт, останавливались они во дворце Тысячи ночей, сооруженном еще генералом-узурпатором, и тайным ходом примыкавшем к замку правителя – именно через его подвалы рассчитывалось отступление нового хозяина замка, в случаях восстания или измены. Дом приемов предназначался исключительно для родичей, дальних и близких, однако же, сколько помнил себя Абаим, те почли уместным ни разу не посещать Тайный замок: не то приглашения не получая, не то не рискуя оказаться в тенетах недоброго родственника. Многие из родни вседержителя, не мудрствуя лукаво, переехали на континент, многие попросту исчезли, так что поражавший своей пышностью и великолепием как внешней, так и внутренней отделки дом всегда пустовал.

Неподалеку от него, на самом западном краю Тайного замка, между Особой и Кислинской башнями, повелел внук мятежного генерала построить молельный храм по своим чертежам: странное сооружение с двенадцатью покатыми черепичными крышами, по две на каждый этаж, и двумя вызолоченными коньками, чьи флюгеры всегда, будто повинуясь неведомому влечению, показывали друг на дружку, как бы ветер ни противился их намерению. На левом коньке флюгер изображал льва, на правом горгулью. Когда ветер оказывался особенно силен, со стороны казалось, будто сцеплялись эти два зверя не то в смертельной схватке, не то в любовной охоте.

Внутри храм выглядел и вовсе удивительно – того Абаим сам не видел, а только слышал из рассказов Хандоги, передававшего со слов прежнего астролога, которого скатили с холма в бочке, утыканной длинными острыми гвоздями. Святилище изнутри представлялось огромным колоколом, издырявленным бесчисленными окнами. С самой верхней четырехскатной крыши спускался почти до пола, так что между ним и настилом оставалось не больше вершка, массивный металлический язык, как говаривал астролог, привезенный императором с континента. «Никаких украшений в храме нет, только этот огромный язык да какие-то средства управления им, и тексты, повествующие об этом управлении, – говорил Хандога, оглядывая изящно украшенный лепниной божий дом, – верно, неспроста это, верно, оттуда император и черпает свою силу».

Такую, что проявил на прошлой неделе, когда в Луговой слободе случилось восстание. Затеяли его отнюдь не нищеброды, а крепкие, невысокие охотники и ловцы из южных земель нганаса́ны, всегда отличавшиеся и достатком и уверенностью в себе и уж что-что, а мятеж поднимали прежде исключительно в собственных землях. Но только не в тот раз. Выяснилось: среди нганасанов шустрило не то три, не то четыре мага; понукаемые ими, многие мужчины, жители слободы, похватали оружие, что находилось в каждом доме охотника и составляло его гордость и славу и стремительно бросились к твердыне. Будто по условному сигналу, хотя, скорее всего, так и вышло. Не прошло и четверти часа, как они прорвались к подземелью Тайного замка и через час, а то и меньше, уже оказались на стенах твердыни. Где полусотню крепких, злых до смерти мужиков, вооруженных до зубов, встретила лишь семерка охранников.

Как известно, ни одно восстание не возникает просто так. Год назад на островах Ня́а случился неурожай кукурузы – основного продукта, что поставляли нганасаны Островной империи испокон веков. Но цены на зерно не повысились, крестьяне сперва несмело, а потом и во весь голос возроптали. В ответ же на недовольства из столицы отправился карательный корпус. Пошерстили и Луговую слободу, кого-то выслали, да вздернули около десятка местных. Няйцы смолчали, но простить обиды не смогли. Но прежде чем ответить, выждали больше года после того, как корпус истребил последнего бузотера и отправился в казармы, расположенные в двух десятках миль от столицы – тоже мера безопасности боявшегося под конец жизни даже собственной тени генерала-узурпатора. И вот, как удар под дых, – утреннее восстание, начавшееся с призыва одного из няйских верховных магов не мириться с государем-угнетателем, а показать силу и славу нганасанского оружия.

Слобода полыхнула как ржаной сноп, все находившиеся в ней здания городских управителей немедля оказались в руках няйцев. Хуже того, по неведомо как отысканному ходу из захваченного утром дворца Тысячи ночей, восставшие ринулись в Тайный замок, в запретные владения. Стража императора спохватилась лишь, когда няйцы принялись крушить решетки, прорываясь к заветной цели.

Абаим терялся всего пару мгновений, пока Хандога не отослал нескольких слуг предупредить живущих в замке, чтобы те запирались и доставали оружие, защищая самодержца, – а, тем временем, стражи попытаются пусть не остановить, так хоть замедлить натиск.

«Ну вот и первое испытание», – со странным смешком крикнул ему Хандога, ускоряя бег к Арсенальной башне, через подвалы которой шли нганасане. Абаим не понял его слов, да и некогда вдумываться было. Явившийся страх стремительно скрылся, новый начальник на ходу распределял обязанности среди подчиненных. Одного отправил для согласования действий с дружинами, ведь даже в этот наиопаснейший момент они не имели права нарушить обет и войти в замок, двух других – завалить проход, отсекая ворвавшихся. С остальными уже Хандога ринулся в башню, пытаясь скорее пробраться к спешащим по переходам нганасанам, ошалевшим от неслыханной наглости, от малочисленности охраны, а потому режущим всех, попавших под руку, и, хорошо еще, пока обходящихся без магов, заплутавших в переходах нижних этажей замка.

Стражники успели облачиться в доспехи – бой во дворце Тысячи ночей шел, по меньшей мере, с четверть часа, прежде чем группа восставших просочилась внутрь и переходами рванулась к замку. Но столь быстрого нападения все одно никто не ожидал, ведь охрана императора состояла из людей, на нынешней службе не познавших запаха крови, а потому обрушившееся на них испытание оказалось внезапными; многие успели позабыть все то, чему учились в дружине или войсках. Сам седовласый Хандога, начавший служить в охране предыдущего императора, прошедший и не такие заварухи, не мог предположить столь стремительного проникновения нганасанов внутрь Тайного замка.