Евгений Косенков - Воин ПрАви

– Заедем со стороны переулка, чтобы не видели машину и возьмем этого придурка тепленьким, – сказал Чернов, обращаясь ко всем сразу.

Капитан, заметив замешательство Дмитрия, разъяснил.

– На площади мужик, увешанный плакатами с непонятными иероглифами, проповедует и ведет подрывную работу среди людей, Все, что о нем нам сообщили довольно странно. Здесь одно из двух. Или он придурок, или иностранный шпион, помешанный на религии.

– Сначала проверим, присмотремся, – заговорил Чернов. – Может он не один. Тогда возьмем всех сразу. Стрелять в самых крайних случаях.

Валуев прошел сквозь толпу зевак и оказался в первом ряду. Мужик лет пятидесяти, с густой бородой и глубоко посаженными глазами, он потрясал кулаком в воздухе и кричал что-то до боли знакомое Дмитрию. То ли из детства, то ли еще откуда-то. Плакаты болтались на груди и спине мужика, совершенно непонятные окружающим, но прекрасно понятые им. Они были написаны старорусском языке, давно вышедшем из употребления.

Минут через десять все закончилось. Арестованного отправили на Лубянку.

Когда ехали обратно, майор Чернов косо поглядывал на Дмитрия и молчал. Потом попросил зайти к нему в кабинет.

– Лейтенант, – без всякого вступления начал он. – У меня к тебе одна просьба. Все, что ты прочел на плакатах, должно остаться тайной для всех. Почему? Может, когда-нибудь открою тайну. И еще, если арестованного Рыбоедова переведут в наш изолятор, то прошу не выказывать никакой жалости. Это важно не только для тебя, но и для всех нас. Надеюсь, лейтенант, что вы никого не подведете. Идите.

Дмитрий вышел из кабинета с непонятными чувствами. Выбрали его из всего выпуска не случайно. К тому же память хранит некую информацию, пока что недоступную для полного понимания. Но что же не договаривает Чернов?

Валуев присутствовал на всех допросах Рыбоедова, вел протоколы. После последнего допроса майор подошел к Дмитрию.

– Чтобы спасти многих приходится жертвовать одним.

Война началась неожиданно. Старший лейтенант Валуев встретил ее на русско-немецкой границе, где он вместе с группой полковника Чернова выполнял особое, секретное задание. В четыре утра все вокруг превратилось в хаос. Земля, словно живая, вставала, взлетала, падала. Огонь, вспышки, грохот, крики и полнейшая неразбериха. Чернову удалось собрать почти всю свою группу, восемь человек из тринадцати.

– Павло, Атласов, Валуев, Зубов. Кровь из носа, но, чтобы весь архив, документы и находки были вывезены в надежное место. Насколько это важно понимаете сами. Атласов, майор, не подведи. Помнишь, Валуев, наш разговор в кабинете в тридцать седьмом? Так вот. Почти все наши руководители партии и государства придерживались древлей веры, но открыто об этом не говорили. Сталин убрал всех хранителей веры и считает, что остался один, но ошибается. Нас – восемь, а он – лишь девятый. Я не знаю, кто выживет, только прошу помнить одно. Наша главная задача выжить и сохранить веру предков. Другой задачи нет. По крайней мере, для вас. Архив на вашей совести. На нашей – уничтожение следов раскопок и схоронение местного музея. Теперь давайте прощаться.

Дмитрий долго смотрел в заднее стекло на прощально поднявшего руку полковника Чернова и чувствовал, что видит его в последний раз.

Дорога была сильно изрыта взрывами. Время от времени фашистские бомбардировщики пролетали над машиной тяжело и надрывно гудя.

– На восток идут, – Атласов сплюнул на пол автомобиля. – Где наши самолеты?

– Танки, майор! – вдруг закричал капитан Зубов. – Слева.

– Наши? – Атласов тоже глянул туда. – Немцы! Павло, давай в лес, пока не засекли.

Машина нырнула в кювет и под прикрытием небольшого холма укрылась в лесу.

– Валуев, глянь, куда идут и сколько их. Павло, посмотри дороги вокруг. Может какая-нибудь идет через лес. Так мы по ней и рванем. А мы с капитаном сложим самое ценное в шинель и брезент. Авось придется прятать.

Дмитрий осторожно добрался до ближайшего холма и осмотрелся. Танки прошли мимо, вдоль дороги, на восток. Сейчас параллельно им, поднимая пыль, двигались колонны грузовиков и солдат. Он вернулся назад. Сердце вдруг учащенно забилось и запрыгало. Что-то случилось. На бегу, передернув пистолет, подбежал и рванул дверцу. Атласов смотрел голубыми остекленевшими глазами куда-то вперед, а из перерезанного горла текла кровь, пропитав уже всю гимнастерку.

– Товарищ старший лейтенант, – Павло, увидев Атласова, попятился.

– Где Зубов?

– Не видел.

Дмитрий резко приподнял заднее сиденье.

– Так, нет золотой статуэтки Перуна, серебряного кинжала и папки раскопок. Может быть, что-то и по мелочи. Но это самое ценное. Павло, надо спрятать документы и похоронить майора. Помоги.

Машину пришлось бросить, Зубов слил бензин. Дмитрий прихватил с собой пистолет и документы Атласова, а также схему, по которой потом можно было бы найти архив.

– Куда мог пойти Зубов?

– Я думаю, товарищ старший лейтенант, на юг. Он видел, куда пошли мы, и естественно, пошел в противоположную сторону.

– Скорее всего, так. Эх, Зубов, Зубов.

Валуев и водитель пошли по следам капитана.

Снег сверкал под яркими лучами солнца, слепил глаза. Валуй продрог от сильного холода, но вдали послышался звон колоколов, и Дмитрий пришпорил коня.

Все в городе было так же, как несколько месяцев назад. Разве что снег побелил округу.

Дмитрий подъехал к высоким деревянным хоромам, неторопливо привязал коня и твердо ступая, поднялся по ступенькам. Стукнул в дверь и вошел, сдернув с себя шапку, бросив в угол шубу.

Навстречу вышла незнакомая девушка и спросила, что нужно.

– Хозяйка где?

– Она изволила отдыхать и велено никого не принимать.

– Скажи, Валуй, вернулся, живой. Скажи.… Впрочем, только это.

– Но ведь…

– Это важнее. Она еще благодарить тебя будет.

Девушка ушла наверх, в терем.

Через некоторое время он услышал топот босых ног.

– Митя! Любый! Митя!

Анастасия в ночной рубашке, босиком и с растрепанными волосами бросилась в объятия Дмитрия.

– Я знала, что ты вернешься. Я ждала, – Настя плакала и прижималась к груди Валуя. – Где же ты, любый мой, пропадал? Столько времени ни слова, ни весточки. Предслава, собери на стол. Данилка, истопи баньку. Гость дорогой приехал!

Они сидели за столом вдвоем и не могли насмотреться друг на друга.

– Знаешь, когда костромичи вернулись, то с ними был воин Владимира Серпуховского, звали его Гологоль. Он сказал, что его отец был знаком с моим дедом и отцом. И еще он сказал, что ты не такой воин, чтобы просто исчезнуть. Сказал, что ты рано или поздно вернешься, и что он это чувствует. Оставил свиток и уехал.