Юлия Ким - Убрать помехи! Из жизни ангелов, людей и инопланетян

Так вот, дом, возведенный с душой, по аналогии со стихами, похож на своего зодчего в будущем. Создатель с годами приближается к глубинной своей сути и постепенно, но неминуемо приобретает черты своего творения.

***

Этот дом впечатлил меня.

Любопытно, какие дебри архитекторской души воплотились в многочисленных фантазийных пристройках, надстройках, балкончиках, башенках, которые громоздились, карабкались друг на друга, устремлялись к небу?

Вот творец, всклокоченный, не совсем трезвый, исподлобья озирается, потирает руки и дает волю маниакальной тяге к укромным местам. Он отрывается по полной, затем придирчиво осматривает свое творение со всех ракурсов на предмет того, не осталось ли где свободного пространства для таинства и дорисовывает, добавляет новые уголки для уединения ли, укрытия ли его самого, кого-то знакомого ему или же неведомого. Каково предназначение тех крохотные каморок? Для чего цветные башенки на крыше, в которых взрослый человек только и может, что разместиться стоя или присесть на стул. Сделать шаг, переставить стул некуда. Зачем здесь этот нелепый пристрой?

Восхищало то, что дом, несмотря на ассиметричность и обилие разномастных деталей, получился цельным и легким. Возможно, так и выглядит гениальность.

Дом производил впечатление обжитого. На окнах занавески в мелкие цветочки. На подоконниках, собственно, цветочки.

Как объясню свой визит, думала я? Ведь даже будучи во сне что-то сказать хозяевам придется. Не могу же я ворваться на рассвете в чужое жилище, полуодетая, босая, сонная и пройти мимо его обитателей молча по той причине, что я сплю и их на самом деле не существует.

За размышлениями об этом меня окликнули.

***

– Эй, – раздалось слева тихо, но отчетливо.

Человек из кофейни, который оставил мне странную записку, сидел на перевернутой лодке и ежился от сырости и ветра. Джинсы его были закатаны, худые ноги по щиколотку в воде. Вид он имел утренний, угрюмый, слегка ошалелый. Небрит, на плечах растянутая трикотажная кофта с капюшоном из тех, что накидывают, проснувшись, оберегая ночное тепло и экономя скупой запас утренних движений. А вот глаза его жили отдельно от помятого лица, утренней хмури и зябкости. Бирюзовые, ясные и бархатные, они неспешно плескались, как море в хорошую погоду.

– Пошли, замерзнем, -произнес человек простуженным голосом.

Я направилась за ним к дому молча, опасаясь тревожить вопросами его утреннюю угрюмость. Взглядом упиралась в маячащую передо мной спину и невольно опускала его на упругие ягодицы. Все равно ведь во сне.

***

В доме я пошла вслед за незнакомцем по длинному, похожему на лабиринт коридору, устланному полосатыми дорожками. Такие же вязала из отживших свой век вещей моя бабушка. Если бы у меня было время приглядеться, возможно, я бы увидела в тканых полосках что-то знакомое, детское. Но человек быстро шел вперед, а я боялась отстать и заблудиться в таинственном доме. Тут и там висели, заполняя дом запахом колдовства, венички из трав, перевязанные разноцветными атласными лентами. Мягкое сияние лилось невесть откуда, точно воздух дышал светом.

Коридор привел нас в маленький, квадратный холл с несколькими дверями. Одна из них была приоткрыта, там было какое-то движение, мне очень хотелось заглянуть внутрь, но незнакомец поднимался по деревянной винтовой лестнице на второй этаж, оттуда еще выше и выше. Бесчисленными короткими переходами, лестницами из трех-четырех ступеней, мы, наконец, пришли в один из укромных уголков, нарисованным лохматым архитектором в пьяном кураже.

На месте потолка сияло окно. Через него в помещение вваливалось мягкое, влажное, кучерявое небо, а по ночам- бархатная веснусчатая бездна.

Хаос здесь не производил впечатления беспорядка. Повсюду были книги. Они стопками сгребались с деревянных полок вдоль стен. На полках оставались залысины, и книжкины пошатнувшиеся товарищи. Стопки приземлялись куда попало – на пол, на кровать, застланную простеньким покрывалом, на шкаф, подперев потолок. Из стопки извлекалась та самая, ради которой… Вот и она лежит, уже забытая, со страницей, заложенной чем попало. Салфеткой, газетой, даже шапочкой для бассейна. Книги здесь не обожествляли. Их выхватывали из пространств внезапно, а вслед за молнией мысли владельца.

А на полу изнанкой вверх были разложены куски пожелтевших обоев с размашистыми цветными каракулями. Хотя, похоже, развлекался здесь не ребенок, а взрослый. Среди человечков и непонятных надписей мелькали стрелки, схемы, четкие графики. На стене висела доска, на ней было написано «А может быть дело не в тебе?». На столе валялись мой рабочий блокнот и ручка.

Хмурый незнакомец стряхнул с кровати на пол стопку книг и приказал мне сесть. Повиновалась. Незнакомец рухнул в кресло-качалку. Поставил одну босую ногу на пол, другую на обивку кресла. Некоторое время молча раскачивался и потирал тыльной стороной указательного пальца щетину на подбородке.

– В общем, так… -начал он решительно.

Не его это был тон, отрепетированный, видно было, что неуютно незнакомцу в нем, потому и набирает обороты.

– Мне все это надоело! Слушай и не перебивай!

Перебивать я не собиралась.

– Это, – широкий жест – твой мир, а я -твой Ангел-хранитель.

Видимо, я несколько изменилась в лице. Человек сделал паузу, страдальчески прикрыл глаза, поджал губы, обреченно вздохнул и повторил, раздельно и четко:

– Да. Именно так. Ангел. Это-твой мир. Только ты в нем почему-то не живешь. Других моих подопечных крыльями, отсюда не выгонишь. А ты все подвиги, испытания ищешь. Грудью на них кидаешься. Как прикажешь тебя охранять в таких условиях? Ведь счастьем, как минимум типовым, я тебя обеспечить обязан.

Человек был взвинчен. Он закатил бархатные глаза, сквозь зубы процедил что-то типа того, что все это бесполезно, затем сделал над собой усилие и продолжил спокойнее, поглядывая на меня с надеждой, почти умоляюще.

– Понимаешь, какое дело, -он снова взъерошил щетину на подбородке, -я Ангел-интроверт. Долгие беседы с подопечными, тепло, соломка -не мой стиль. Я больше, так сказать, собой работаю. Последние слова были произнесены с гордостью.

В людей верю, работа у меня такая. Вмешиваюсь в судьбы в исключительных случаях, когда дальше-некуда. До этого присутствую, бросаю взгляды изредка, подобно матери -студентке на пороге сессии на дите неразумное сквозь лекции, лишь бы не убилось. Уверяю тебя, этого обычно достаточно. Энергия экономится. Коллеги мои расшибаются, одежду стерилизуют, слово грубое сказать опасаются, а я за естественность. За экологичность, по-нынешнему. Эффект тот же. Показатели те же. К чему лишний контроль? Никого не переделаешь, даже будучи Ангелом. Проблемы вы себе сами создаете, сами же их решаете. Зачем вмешиваться? Полное самообслуживание. Такова моя философия. Все проблемы и все решения в вас.