Якуб Султыгов - Утешитель

Утром пришел доктор с медсестрами и начал осмотр. Он потрогал волдыри на ноге малыша и покачал головой. Мальчик слабыми жестами показал, что с ним произошло – он оказался глухонемым. Ожог смазали мазью и замотали в белые бинты. Затем он обратил внимание и на Дава-Даа. Медсестры закрепили на его руках и ногах какие-то провода. Доктор долго простукивал и прослушивал Дава-Даа, осмотрел его буквально со всех сторон. Он дал указания медсестрам и ушел, унося с собой приборы.

На следующий день, после обеда, к кровати Дава-Даа подошли два подростка в больничной одежде. Однако он невольно подумал об этом: выглядели они вполне здоровыми. Один из них, что был с красно-рыжими волосами, ухмыляясь, спросил:

– Ты, наверное, сто лет будешь здесь лежать, такой бледный и слабый. Хочешь, мы тебя за нос подергаем, чтобы аппетит появился? Все медсестры только за тобой и смотрят, подумать только, ты у нас главный пациент.

– Я сегодня бледный, а завтра, может быть, ты, мразь, станешь совсем белым, – Дава-Даа говорил тихо, но с угрозой, – а за нос ты меня лучше не трогай. Даже запах мой не вдыхай – пожалеешь.

– Что-о!? – Рыжий подпрыгнул на месте, – ты, труп несчастный, еще угрожаешь? Вот сегодня ночью, когда все уйдут и спать будут, мы тебе устроим…

Ночью рыжий и его дружок исполнили свою угрозу. Один из них схватил Дава-Даа за руки, а другой нещадно крутил ему нос. От боли и обиды силы его словно утроились и он сумел освободить руку. Мгновенно схватив маленькое лезвие, которым он утром стриг ногти, Дава-Дава успел два-три раза порезать каждого из подонков. Истошные крики сотрясли больничные стены. Когда на место сбежалась смена дежурных медсестер, они увидели жуткую картину. На полу сидели дрожащие от страха, два окровавленных подростка. Один из них выпучил глаза, и под ним расплывалась желтая лужа, другой приглушенно стонал. Рядом на кровати, под чистым и белым одеялом спал совсем еще ребенок. Он дышал ровно и спокойно. Попытки узнать у подростков, что произошло, всякий раз заканчивались их жалобным мычанием. Старшая медсестра приняла решение – после перевязки обоим вкололи успокоительное и уложили спать. В палате наступила удивительная тишина, а за окном светила огромная серебряная луна. Свет ее падал на дужку кровати и лицо Дава-Даа. Казалось он здесь, в большой больничной палате остался один.

Наступили первые дни осени. Приехал дядя и повез Дава-Даа на центральный рынок. Он хорошо запомнил этот день. Огромное количество лиц, красок, запахов, одежды, крики и шум, разноголосица и музыка из динамиков. Словно веревки переплелись – так потоки людей заполнили все проходы и многочисленные площадки огромного базара. Дава-Даа застывал у высоких витрин, сверкающих золотом и серебром, переливами синего, красного и желтого света. Словно живые смотрели на него манекены в великолепных одеждах. Вот предстала черноокая красавица с белоснежными волосами в зеленом шелковом платье, расшитом яркими, перламутровыми узорами. Рядом с ней стоял красивый ребенок в сказочно красивом костюме. Дава-Даа мгновенно определил, что в них нет жизни, подумав, что такие большие куклы он видит впервые.

Дядя зашел в парикмахерскую, приказав Дава-Даа далеко не отлучаться. Напротив, в нескольких шагах от этого места расположился торговый ряд, где продавали пряности. Зеленые, черные, оранжевые горки различных приправ пропитали воздух и дурманили сознание. Его внимание привлекла женщина пожилого возраста, широкоскулая, с раскосыми глазами. Из-под тонкого платка виднелась прядь волос с проседью, однако следы былой красоты сохранились на этом лике. Торговка пряностями улыбнулась Дава-Даа и он с почтением, легким поклоном поприветствовал ее. Движения этой женщины были достойны всяких похвал. Мягкой игрой пальцев с помощью плоской деревянной дощечки она ровняла горки с молотым перцем. Затем стала перемешивать пряности и, казалось, что царица небрежно и изящно рассыпает драгоценности по столу. Все было в этой торговке интересным и привлекательным.

«О, как часто кажется, что лучшее место под солнцем достается по счастливой случайности случайному человеку. Интересно, его истинный хозяин занимает его, наверное, так же случайно?», – подумал Дава-Даа.

Женщина подозвала его и протянула пакет жгучего красного перца, все его попытки вежливо отказаться от этого подарка оказались тщетными, и Дава-Даа поблагодарив её, спрятал пряности в боковой карман.

За углом небольшого ларька сидел человек в грязной одежде, небритый, улыбавшийся чуть виновато и пьяно.

– Ты, будь добр, – он обратился к Дава-Даа, – купи мне кусок горячего хлеба и сыр.

Когда он жадно съел половину хлебной лепешки, Дава-Даа, невольно шмыгнув носом от неприятного запаха, обратился к нему:

– Вы так голодны! Почему вы так голодны и оборваны? Чем могу вам еще помочь?

– Я голоден всегда, малыш, – бездомный продолжал медленно жевать хлеб, изредка делая глоток воды из большой бутылки. – Когда над твоей головой нет крыши, еда словно пролетает через желудок, нет покоя душе и нет покоя телу. Спасибо тебе за помощь, однако, помни: среди нищих есть и те, кто не хочет работать и ждет своего часа, чтобы разбогатеть. Помогай им, но будь внимателен с границей своей помощи. Мне ты уже помог. Я привык жить так, словно птица, не успевшая зимой улететь на юг, и я – раб этой привычки.

– Но разве дяденька ты не хочешь это изменить, жить в тепле и благополучие, охраняемый законом? – спросил Дава-Даа.

– Нет, ибо я презираю законы. Когда-то, из-за каких-то бумаг, которые ничего не значат в сравнении с человеческой жизнью, я потерял работу, семью, друзей. Я презираю свою страну и мое равнодушие к ней – плата за ее равнодушие ко мне. Случись большой пожар, атомная война, упади гигантский метеорит на планету, коль миллионы смертей постучатся в ваши дома, разве это потревожит мой сон? Только холод, сырость, крысы и полицейские могут потревожить мой ночной покой. Иди, малыш, спасибо за хлеб и сыр. Сегодня ты спас того, кто не нуждается в целой стране.

***

Дава-Даа крепко держал дядю за руку. Не проронив ни единого слова, он прошел с ним два городских квартала. Они поднялись на второй этаж старинного дома. Окна дядиной квартиры выходили на большую площадь. Белые колонны, фронтоны, балконы с черными чугунными узорами, красные, белые и синие крыши, скульптуры бронзовых коней и небоскреб из стекла. Площадь была выложена темно-зелеными плитами, на ней особенно хорошо были видны в этот день белые голуби.

– Малыш, случилось горе, – к окну подошел дядя, – какие-то варвары убили члена Главного Совета страны. Сегодня после полудня ты не узнаешь этого места. Тысячи людей, достойных и свободных придут сюда проститься с тем, кто отдал свою жизнь за справедливость и единство.