Мария Фомальгаут - Волбешная нчоь

Луна выхватила из темноты что-то черное, причудливое, жуткое, что когда-то было домом – так давно, что оно само не помнит, как это было, и было ли. Истлевший остов, изъеденный пожарами, дождями, десятками лет, если не веков. Кое-где сохранились клочья какой-то плоти, досок, обломок двери, скат крыши, в пустых глазницах окон мелькали стеклышки.

Сердце снова подпрыгнуло, бахнуло о ребра.

Затаиться… переждать… Почему-то казалось, что сюда они не сунутся, что уже дошел, добежал Камиль до такого медвежьего угла, что никакие они туда не проберутся.

И все-таки было боязно – как боязно было в детстве уходить куда-то далеко, от людей, от жилья, от привычного мира в лесную глушь – как в какую-то другую вселенную. Волков и медведей не боялся, чувствовал, что они давно ушли куда-то в сибирскую глушь, до которой три года скачи – не доскачешь, а вот другие…

Духи, демоны… еще какие-то – потусторонние, нездешние, темные, неуязвимые, пропадающие с первыми лучами солнца… Они были и есть, они никуда не ушли из леса, по-прежнему караулят людские души… Вот в таких-то заброшенных домах и прячутся темные силы, войдешь – а оттуда черная лапа тянется, и утащит тебя куда-нибудь…

Камиль встряхнулся – что надумал-то, не маленький, чай, не три годика, когда боялся идти в комнату без света, боялся Темного. И в каждом углу мерещился Темный, черный треугольник, ползущий по стенам, по потолкам, длинный, вытянутый, с острым, хищным углом…

Не думать, не думать, еще не хватало, чепухи всякой бояться… ты еще бабайку вспомни и бабу Ягу… ох, изжарю тебя, добрый молодец, в печи… Дождь зарядил сильнее, вкрадчиво пополз за воротник, погнал Камиля в дом, вернее, в то, что когда-то было домом. Парень осторожно вошел, туча мелкой пыли метнулась в лицо, заскулили половицы. Жутко здесь… как в склепе… посветил фонариком, эх, сотового нет, сотовый они отобрали, они такие… Истлевшая лестница на второй этаж, по ней лучше не подниматься, а то свалится Камиль вместе с этим этажом… гора пыли, которая была креслом, гора трухи, которая была диваном… Нет, спать здесь негде, даже на полу… Состряпать бы костерок, зябко больно, только какой тут костерок, тут весь дом спалить можно…

Что-то мелькнуло в луче фонаря, мыши, что ли… нет, не похоже… еще, еще… что-то извивалось там, на стене, и почему-то не хотелось оборачиваться, не хотелось смотреть, как в детстве, когда лежишь в темноте в кровати, и мерещится тебе что-то там, в углу, а смотреть нельзя, посмотришь на него, он выскочит оттуда, тебя съест…

Ш-шу-х-х, кто-то скользнул по стене. Веник, что ли, найти, какой-нибудь, или тряпку, выгнать эту тварь в окошко, а то будет так всю ночь шуршать, спать мешать, еще, чего доброго, коснется лица своими усами, или хвостом… бр-р-р…

Что-то мелькало и мелькало по стене, и боязно было смотреть, но стоять к нему спиной было совсем уж невыносимо. Так и кажется, что вот-вот вопьется когтями в спину… Камиль посветил фонариком туда, где по стене металась черная треугольная тень…

…черная треугольная тень…

Еще не верил себе, еще искал того, кто отбрасывает эту тень, будь он хоть в миллион раз страшнее самой тени… Нет, никого не было, черный треугольник метался и метался по стенам…

А потом не было ничего – ни верха, ни низа, ни ночи, ни дня, ни самого Камиля, ни старого дома, ни леса – Камиль мчался в темной чаще, не разбирая дороги, в никуда, в никуда…

Быстрее…

Быстрее…

Некуда быстрее…

Сбавил шаг, перевел дух, сердце снова разорвалось клочками.

Померещилось… да нет, какое там, на хрен, померещилось, видел же, своими глазами видел, вот он, мечется по стенам, темный, непонятный, безымянный… Камиль вспомнил, что в детстве даже не дал этому темному имя, да и какое у темного может быть имя… это у березы под окном может быть имя, Камиль звал ее Арлия, это у большого камня у крыльца может быть имя, Камиль звал его Таум, у Жучки во дворе имя… а темный, он на то и темный, не наш, чужой, у него и имени-то нет…

От этих детских воспоминаний стало спокойнее, отлегло от сердца. Потянуло к людям, к человечьему жилью, к нашему, привычному миру. Сам не понял, как выбрался на шоссе, утыканном какими-то указателями, которые ничего не говорили. Янгиюл… Усть-Ылым… неважно, лишь бы подальше от них, здесь они не найдут…

Протянул руку, может, найдется добрая душа, подбросит до богом забытой деревушки, кое-какая мелочишка с собой есть, на пару беляшей хватит, а там и посмотреть можно, может, кому крышу укрыть или крыльцо починить, у Камиля руки что надо, каким надо концом вставлены… да я денег-то не возьму, мне бы перекусить… а у вас лишней комнаты не найдется?

Машина замерла в двух шагах, с мерзким повизгиванием опустилось стекло.

– Мужики, до деревни не подбросите? – Камиль шагнул к машине, мир перевернулся перед глазами.

Так представлялось только в самых страшных кошмарах. Убегает от них, останавливает машину, а оттуда смотрят они, люди в синем, которые запирают за решетки и тянут кровь…

Бежать… ну да, бежать, в лес, в лес, раствориться в этом лесу, лес укроет, лес спасет, лес на них не работает… Их в машине двое, в одиночку за Камилем в лес никто не побежит, вдвоем тоже не побегут, машину, что ли, бросят…

Повернулся к лесу – что-то будто оборвалось внутри.

Он уже был здесь. Подползал – то медленно, неуверенно, то легко, стремительно, темный, безликий, безымянный, как будто сам не понимающий, кто он…

Мир замер… Он почти коснулся ботинок Камиля, и хочется бежать, и некуда бежать – а потом бросился на машину.

Все случилось слишком быстро, Камиль даже не понял, сделал этот темный что-нибудь с теми, кто сидел в машине – или нет, машина сорвалась с места, бросилась по шоссе, обгоняя саму себя…

Камиль ждал.

Ничего не происходило. Тот, темный, как будто забыл про Камиля, скользил по шоссе, извивался по травинкам, рассыпался, когда его темная тень падала на частокол сосен. И чем дальше, тем больше казалось, что на Камиля он нападать не собирается.

– Ты… ты прогнал их? – спросил Камиль.

Прогнал.

Как что-то взорвалось в голове. И не поймешь, сказал он, темный, это слово вслух, или послал какой-то мысленный сигнал, или… кто его поймет, как он, темный, говорит с людьми… Кто их вообще поймет, этих темных, они сами себя не понимают, живут с нами бок о бок все века, и мы упорно доказываем сами себе, что их нет, их не бывает, это все суеверия какие-то, детские страхи… и в толчее мегаполиса как будто и правда – их нет, а как занесет тебя черт в лесную глушь, в чащу, вот тогда и поймешь – вот они, есть…

Это было маловероятно. И все-таки Камиль спросил:

– Ты… ты меня защищал? Да?

Конечно.

Конечно… стало не по себе. чего ради ему, темному, безликому, защищать Камиля, кто ему Камиль, что ему Камиль… Ну да, говорят, они людскими страхами питаются, им надо каждую ночь пугать кого-нибудь, тогда они живут…