Николай Ярославцев - Вождь из сумерек

Груздню выходить не пришлось.

Двери распахнулись, и на пороге показался Хмурый. А за ним вои с горшками, чашками, плошками, кружками.

– А вот и воевода кстати. Не придется посылать за ним.

– Я не один, командир.

– Не один, так не один. Потеснимся.

Воевода отступил в сторону, пропуская вперед волхва и Соколяньского конязя.

Стас гостеприимно улыбнулся и, как был босой, шагнул ему навстречу.

– Извини, конязь, только с дороги. Давай по-домашнему.

Конязь, не ожидавший такой встречи, растерялся.

– Воеводу Хмурого ты знаешь. Груздень известен. Алексей… Светлые эльфы. Прошу к столу. Отведаем, что Хмурый для нас припас.

Подхватил гостя под локотки, под белы ручки, и увлек к столу, успевая приговаривать.

– Своим углом не обзавелся, не посетуй. Леша, наливай… Со свиданьицем, конязь.

Выпили, закусили.

– Не вовремя выпитая вторая… Как дальше, Стас?

Торопится Леха, пока конязь не опомнился и не потребовал дипломатического протокола.

Выпили…

– Алексей, Груздень. Кратко, телеграфно. Только суть. Эмоции для лучших времен оставьте.

Леха с сожалением оторвался от блюда с запеченным со всякой всячиной мясом и скорбно поглядел на чарку.

– Прошел, как ты сказал, на пять дней пути. Четыре крепостишки. Обнесены тыном с вышками по углам. Более или менее приличная только одна. Остальные даже на дрова не пригодны. Посмотреть не что. Гарнизоны от полусотни до двух сотен. От безделья маются. Спят без просыпу. Воевод поменял всех, мышей не ловят. Двоих отпустил восвояси, один здесь, у Хмурого. Возражал категорически. Чуть митинг не устроил. Я уж думал, о правах человека заговорит. Крепости приказал укреплять со всем старанием.

– Груздень…

– Пять крепостей, вождь. Один детинец совсем пропащий. Углы обвалились. Велел землей забивать и крепить деревом. Один похож на наш, на четыре сторожевых башни. Стены засыпные. Дружина в три полусотни. В остальных народа поменьше. Воеводы никудышные, стыд один. Гож только один, да и с тем Мину оставил. Присмотрит. Остальных сменил. Ждут тебя, командир, у Хмурого. Дальше не пошел. Необжитый край.

Дослушав до конца, повернулся к конязю.

– Выпьем, конязь? Леша, налей ребятам.

После выпитого вина и сытной еды Стас чуть разомлел. Почувствовал себя и впрямь, как дома.

– Конязь, а мы ведь с тобой почти ровесники. Давай без чинов и церемоний. Как звать-величать тебя?

– Зорень, – против воли проговорил конязь.

– Ну, а меня как угодно звать можешь. Стас, Слав – все едино. Волком назовешь, тоже не обижусь, – добродушно представился Стас, глотнув из чарки. – Хорошо, что приехал, Зорень. Послушаешь, посмотришь, поспрашиваешь, многое иначе увидится.

– Я умею смотреть, Слав. И слушать.

Стас легонько наклонил голову и потер пальцем правую бровь.

– Значит, судари мои, две – три сотни верст в одну и на столько же в другую стороны. Тесновато, но лиха беда – начало. И около тысячи мечей.

– Алексей и ты, Груздень. Извините, ребятки. Отдыхать не дам. День, два… не больше. И в дорогу. Леша, ты бери полк, как наши предки говорили, правой руки. Тебе, Груздень, левый край со своим полком закрывать. С собой возьмете по десятку. Больше не дам. И то – взамен потребую по полусотне. Волочок – база. Так и у вас. То, что покрепче – база. Остальные заставы. Десятка два воев и хватит. Наладите свободное патрулирование. Леша, объяснишь коллеге, как и что… И не жалейте людей. Кто-то из умных сказал: «Жалеть, значит – не жалеть». Для этого и ребят даю.

Груздень открыл было рот, но Стас предупредил его вопрос.

– Я помню. Как только появится Толян, немедленно отправлю его к тебе. Угадал? Только боюсь, друг мой, как бы твоя жена ко мне с разборками не пришла.

Груздень оскорблено засопел.

Стас виновато пожал плечами. Наступил парню на любимую мозоль.

– Война уже началась, друзья мои. И не сегодня, Зорень, – удержал он конязя от возражений. – Неторопливая, незаметная, странная и непонятная. И почти бескровная. По эту сторону Сумерек. А что по другую?

Ответа не последовало.

– Вот то-то и оно. Зорень, это эльфы. Они из того же мира, что и Сумерки. И те, кто прячется под ними. Или за ними. Я уже говорил, что они отказались от своего народа, от своего гибнущего мира, от родных и близких, когда помогали закрывать ворота в наш дом.

Замолчал, обводя тяжелым, медленным взглядом сидящих за столом.

– Я хочу, чтобы вы услышали от них то, что слышал я. Рэдэльф, говори. Коротко. По существу. Без красивостей. Люди военные, с поэзией знакомы мало. И скажи мне, Христа ради, какого дьявола ты не обрушил эту нору раньше?

Рэд переглянулся с друзьями, помолчал и вздохнул.

– Принц. Принц Бодрен с малой дружиной…

– Ясно. Еще одна заноза в заднице.

Увидел огорченное лицо и поймал на себе потерянный взгляд.

– Ах уж эти монаршие особы! Все-то им дома не сидится. Все-то им подвиги подавай. Ладно, Рэд. Не умирай раньше времени. Найдем мы твоего принца. Принц, брат, не иголка в стогу сена. Принц, он и Африке принц. А пока довольствуйся тем, что есть. – Повернулся к конязю, который широко раскрытыми глазами, не скрываясь, разглядывал эльфов и немного виновато улыбнулся – Зорень, ты извини меня. Не помню, когда последний раз спал. Прилягу, пока Рэд вас развлекает. Хмурый, разбудишь. А вы не расходитесь, отцы-командиры.

Но далеко уйти не удалось.

Только отошел от крыльца, как остановил его Бэрдяй с десятком пожилых мужиков.

– Исполать тебе вождь.

Шапку в руке мнет, но стоит бодро, смотрит смело. Глаза не прячет. Да и старики не робеют, хотя и за шапками потянулись.

– И вам здравствовать. Ну, как тебе, Бэрдяй, на новом месте живется? Не обижают тебя мои волки?

– Так с чего бы? На одном языке говорим, под одним небом ходим, одним хлебом кормимся.

– Вот и славно. С чем пришли, старики?

Заметив его, один по одному вокруг стали собираться люди. Стас неприметно вздохнул, понял, что подремать не получится.

– Есть разговор к тебе, вождь.

– Тогда лучше присесть. А то набегался я за эти дни.

– Так оно и понятно. Эвон какое пожарище устроил в черном лесу. А когда-то всем лесам был лес. Небо вершинами подпирал. Народу тьмы кормил, обувал, одевал.

– Да ну? А я думал – степь да холмы.

Сели кто где. Стаса по-деревенски – в середине на бревне усадили.

– Вот те и ну. Держава от края до края. Скачи, не доскачешь. Одним концом в горы упирались. За Сумерками их теперь и не видно. Другим в море-океан. Соседние конязья да каганы у крыльца стояли, в рот заглядывали и милости ждали.

– И что? Что стряслось?

– А то и стряслось, что разодрали коняжество в стародавние времена в лоскутья, как снохи угол у свекровки. Кому ухват, кому горшок, кому тряпка у порога. Так и дерут по сию пору, хотя уж и драть нечего. А тут и Сумерки!