Стейс Крамер - Мы с истекшим сроком годности

– Боже, ребята, если вы это серьезно, тогда я вас просто обожаю! Вы действительно согласны?

– Да! – хором отвечают они.

– Ы я тожиэ, – слышим мы голос Фила позади нас.

Обернувшись, мы видим перед собой Фила с улыбкой до ушей и сверкающими глазами.

– Значит, решено, – подытоживаю я, – мы едем все вместе. Господи, мы уезжаем отсюда, уезжаем!

Парни издают радостные возгласы.

– Да уж, а я-то думала, что хоть где-то смогу отдохнуть от вас, – говорит Андреа.

– Нет, нет и еще раз нет. Я не собираюсь тащить за собой стадо калек-подростков.

– Но почему, Карли?!

– Причина проста: им тоже придется делать целую стопку документов, чтобы пересечь разные континенты. Так мы только отдаляем нашу поездку.

– Ну, ничего страшного. Подождем немного. Пойми, Карли, вместе нам будет гораздо легче. Мы будем поддерживать друг друга, помогать, если понадобится, ведь в поездке все, что угодно, может случиться.

– Не думаю, что две калеки, ДЦП-шник и девушка с ФОП будут для нас опорой. Им самим нужна помощь.

– Хорошо, если это твое окончательное решение, тогда я никуда не поеду.

– Почему?

– Потому что я им уже пообещала, увидела их горящие глаза, я не могу уехать без них. Это будет как минимум несправедливо.

Взгляд Карли становится суровым, именно так она смотрела на меня в первый день нашего знакомства. Я тревожно вздыхаю и замечаю, как наше минутное молчание прилично растянулось. Мне становится вдвойне не по себе.

– Ладно. Если ты этого так хочешь – пусть они поедут с нами, – внезапно говорит Карли.

– Я не хочу, чтобы ты это делала лишь потому, что я прошу.

– Еще чего? Я никогда никому не уступаю. Именно поэтому многие люди и испытывают ко мне неприязнь и даже ненависть. Я действительно за то, чтобы они поехали, ведь эти ребята, так же как и я, кроме палат, больничных коек и сонных медсестер больше ничего в своей жизни не видели.

Я долго держу в руках свой телефон, чувствую, как под его металлической поверхностью мои ладони стали влажными. Я волнуюсь. Ежесекундно проглатываю ком в горле и пытаюсь мысленно составить фразы, которые я буду говорить маме. Такое ощущение, что я не родной матери звоню, а какому-то постороннему человеку, с которым долго не поддерживала отношения.

Медленно набирая ее номер, я стараюсь успокоиться и на миг мне показалось, что мой аутотреннинг превратился в успокоительную мантру.

Прослушав раздражающие, длинные гудки, я наконец-то слышу ее голос.

– Вирджиния?

– Привет, мам.

– Что случилось? У тебя все в порядке? – Ее слова пролетают мимо моих ушей. Я сижу, держа телефон у уха, и понимаю, как давно я не слышала ее голоса и как сильно мне его не хватало.

– У меня все нормально. Прости, что я не звонила тебе раньше.

– Ничего. И ты меня прости.

– Я уже не держу на тебя зла. Я тут познакомилась с хорошими людьми.

– Неужели среди убогих ты нашла хороших людей?

– Мам, я знаю, что была не права, когда называла их так. Теперь все изменилось. И мне нужна твоя помощь.

Следующие несколько минут я рассказываю маме историю Скарлетт и о том, что мы затеяли с ней и ребятами. Мама отвечает мне лишь угуканьем, и вначале мне казалось, что она вот-вот прервет меня и скажет, что ей нравится наша идея, но по окончании моего рассказа я убеждаюсь в обратном:

– Какой-то богатенькой, обезумевшей старушонке приспичило добраться до другого конца света, и ты должна ей помочь? Что это за бред?

– Мама, зачем ты так говоришь? – Меня бросает в жар из-за ее слов.

– А как, по-твоему, я должна на это реагировать? Вирджиния, мы с папой тебя очень любим и хотим, чтобы ты была счастлива, но я не подпишу никакую доверенность. Это исключено.

Я резко выдыхаю, пытаясь подавить нахлынувшее негодование.

– Но почему? Я тебя не понимаю! Разве не этого ты хотела, когда отправляла меня сюда? Чтобы я наконец-то поверила в себя, свои силы, и вновь захотела жить?

– Ты права, именно этого я и хотела, но пойми, эта поездка крайне опасна для тебя. Я себе места не буду находить, зная, что ты находишься неизвестно где и неизвестно что с тобой может произойти.

– Но я же буду не одна! – Мой голос превращается в крик.

– Твои друзья такие же недееспособные, как ты.

– Недееспособные… – с горечью повторяю я и чувствую, как по моим щекам скатываются слезы.

– Прости, я не это хотела сказать. Я имела в виду то, что вы все находитесь в равном положении, и это путешествие, к сожалению, за гранью разумного.

Я резко сбрасываю, швыряю телефон на кровать, и тут, внезапно, меня настигает волна невесомости. Я полностью перестала чувствовать свое тело, меня поглотила необъяснимая легкость. Голова кружится, будто я только что слезла с карусели. Затем на смену легкости и приятной воздушности приходит резкая боль. Я падаю всем телом на пол и погружаюсь во мрак, теряя сознание.

Очнулась я в совершенно незнакомом мне месте. Белые стены, потолок и запах спирта. Медицинский блок. Мне становится тревожно, кажется, что я вернулась в тот самый день, что разделил мою жизнь на «до» и «после», в тот день, когда мне вынесли приговор. Я не тороплюсь нажать на кнопку вызова, поскольку хочу еще несколько мгновений побыть наедине с собой и разобраться в хаосе мыслей.

Но внезапно дверь моей палаты открывается, и я слышу скрип колес кресел. Андреа, Том, Фил и Брис с нарисованными улыбками на лице подъезжают к моей койке.

– Ну, как ты? Ты нас сильно напугала, – говорит Брис.

– Я в порядке. Кажется. А что со мной произошло вообще? Почему я здесь?

– Ты упала в обморок и не приходила в сознание несколько часов, – поясняет Андреа.

– Мы тут поспрашивали медсестер, которые кружились вокруг тебя, они сказали что у тебя обострение энцефалопатии или как-то так. А причиной тому является стресс, – говорит Том.

– Прекрасно.

– Что у тебя случилось? – спрашивает Андреа.

– Родители не отпускают меня в поездку, ссылаясь на то, что мы все с вами спятили.

– Плохо дело. Как теперь быть?

– Не знаю, Брис. Я уже ничего не знаю.

Меня выпустили из медблока в этот же день, но теперь к моему ежедневному рациону прибавился новый список медикаментов, от одних названий которых меня уже тошнило.

В конце недели ко мне в комнату заходит Фелис, держа в руках бандероль. Я была ошарашена ее визитом, но еще больше меня повергло в шок содержимое бандероли – доверенность и две пачки денег. Также ко всему этому прилагалась небольшая записка, в которой я сразу узнала мамин почерк: «Еще раз прости нас. Если тебе так будет лучше, значит, мы пойдем на этот шаг. Мы любим тебя. Помни».

– После того, что с тобой случилось, я позвонила твоим родителям и сообщила об этом, – говорит Фелис.