Виктор Улин - Der Kamerad

Настоящее, космическое одиночество и полную ненужность никому на всем белом свете я испытал на третий день по приезде.

Когда меня свалил приступ лихорадки непонятного происхождения.

Которую ничто не предвещало.

Я провел утро на пляже, в еще не угасшем до конца томлении по женским телам. Принял пару стаканов около бассейна, потом – еще три за обедом. И завалился спать.

Забыв – точнее, не подумав – вывесить на дверь номера табличку “No disturb”.

Спал я как убитый; несмотря на все страдания и страсти, Турция дарила мне хороший сон. И когда раздался стук в дверь, я вскочил, как ошпаренный, не сразу соображая – кто я, где я, и который сейчас час.

– Ein Moment! – закричал я, мечась в поисках шорт, поскольку спал всегда голый.

Дверь тем временем отворилась, и на пороге возникла замотанная в платок горничная.

– Хэлло, – сказала она.

С явным интересом наблюдая, как я лихорадочно прикрываю двумя руками свой объемистый волосатый срам.

Потом я понял, что горничные в этом отеле не знали ни одного слова ни на одном цивилизованном языке кроме «хэлло» и «окей». И при стуке в дверь сразу хватал простыню.

В тот раз пришлось сделать именно так: попрыгав с руками между ног, я завернулся в простыню и с дикой досадой попусту разбуженного человека вышел в душный коридор. Точнее, на тянущийся мимо номеров балкон длиной во весь корпус, смотрящий на солнечную сторону, как прогулочная палуба на пароходе.

И вот тут, ожидая, пока горничная приберется у меня в номере, я вдруг почувствовал, как мне с ураганной скоростью становится плохо. Не заболел живот, не першило в горле, не заложило нос… Мне просто сделалось плохо всему, точно сверху навалилась темная душная перина, не давая ни дышать ни просто шевелиться.

Едва горничная с привычным «окей» выскользнула из моей двери, я бросился к себе, включил кондиционер и упал на кровать.

И тут же ощутил, что прохладный воздух не дает облегчения.

Меня бил озноб.

Натуральный озноб.

На улице стояла жара в тридцать шесть градусов. В номере, выходившем на запад, было чуть-чуть прохладнее.

Градусов тридцать.

А меня трясло, и руки мои вдруг сделались ледяными.

Я укрылся обеими толстыми простынями что имелись на кроватях, я сжался в комочек – ледяной озноб продолжался, выжигая меня изнутри.

Я прислушивался, пытаясь уловить какой-то симптом известной болезни. Я считал себе пульс – он оставался в пределах нормы.

Термометра у меня, разумеется, не имелось, но по ощущениям кожи я понял, что температура подходит к сорока.

Это было чудовищно… и необъяснимо.

У меня была нормальная страховка с нулевой франшизой, но я не стал вызывать врача, зная, что при внезапном жаре без видимых причин мне могут сразу поставить инфекционную болезнь и выдворить из страны. Особенно учитывая мои художества в первый вечер. А я не хотел уезжать, я хотел отдыхать и жить…

Хотя слово «жить» плохо подходило к моему нынешнему состоянию.

Я лежал, трясясь на кровати, и крайне отчетливо представлял себе, что запросто могу умереть.

Прямо тут и прямо сейчас… ну через полчаса… от этой непонятной лихорадки. И меня никто не хватится до завтрашнего вечера, когда горничная опять придет убираться. А потом турки начнут смотреть мои документы и искать домашний телефон, который я кое-как накарябал на анкете…

Нет, умирать я еще не хотел.

Хотя и не знал, что делать; в небольшом запасе захваченных лекарств не имелось жаропонижающего, я не предвидел такой необходимости.

Спас меня горячий душ – да, в этот вечер, движимый непонятным инстинктом, я раз пять принимался париться. В жаре и духоте включал самую горячую воду, на которую был способен турецкий водопровод, и стоял под обжигающими струями – и ощущал как жар выходит из меня, и озноб сменяется покоем.

За ужином, куда я поднялся из последних сил, я даже не пил бренди.

Тихо вернулся к себе в номер и помылся кипятком еще несколько раз.

Потом выпил снотворное – сразу две таблетки – и лег спать, надеясь на чудо.

Наутро в теле осталась лишь легкая слабость.

И я понял, что то был просто шок акклиматизации.

Которым часто пугали путешественников в жаркие страны, но которого я еще ни разу в жизни не испытывал.

И если вчера со мной произошло такое, значит это первый звонок… о приближающейся старости.

Старости, разом отметающей мысли о женщинах, перспективах, надеждах…

И вот тогда я наконец полностью осознал свое положение и начал пить.

Пить по-настоящему – до остекленения и полной потери реальности.

Пить по-черному, со знанием дела и твердым намерением заглушить в себе все лишние желания.

Алкоголь, конечно, был лучше любой женщины, поскольку приходил по первому зову, не требовал ничего за доставленное удовольствие и без слов переводил в иную плоскость.

– Wenn die Soldaten durch die Stadt marschieren…– довольно беззаботно напевал я, сбегая по винтовой лестнице из ресторана на свой этаж.

Я прекрасно выспался после обеда, провел самые приятные часы на море, вдоволь побултыхавшись в теплой вечерней воде, а теперь возвращался с ужина. Где выпил три стакана бренди и находился в относительно неплохом расположении духа.

Если учесть мое нынешнее положение, то его можно было назвать даже отличным.

Хмель расправил мне плечи, смыл ненужные мысли. Убрал необходимость в женском тепле, в мыслях о будущем и вообще во всем.

Я забыл свой чертов день рождения и был почти счастлив.

Сейчас я намеревался спуститься к себе в номер, чтобы сменить футболку.

У меня имелись две пары шорт; в одних, цвета хаки, я ходил на пляж, почти сразу до невозможности испачкав их противосолнечным кремом, а вторые, черные в полоску, были чистыми, то есть парадными. Зато футболок я набрал целую кучу… И сейчас мне хотелось переодеться, ведь за ужином я сидел в красной, а на вечер приготовил черную, как ночь, с логотипом транспортной конторы, из которой меня уволили полтора года назад.

В такой смене одежды, конечно, не имелось абсолютно никакой необходимости. Просто так я ощущал иллюзию жизненного разнообразия.

Я собирался переодеться и спуститься вниз, к эстраде.

Где около опустевшего к ночи бассейна, с выровненными лежаками и сложенными зонтиками, уже сидели постояльцы, ожидая ежевечерней программы.

И где совсем неподалеку – стоило лишь перейти через первый этаж старого корпуса и спуститься на площадку перед новым – ждал меня бар.

Окруженный задумчивыми бананами и полный бренди…

Но сейчас я туда еще не собирался. Только что выпитое спиртное ласково плескалось во мне, наполняя душу свободой. И я знал, что в данный момент мне нужно пройти к чайной стойке около эстрады. Если повезет, плотно зарулить за нормальный столик, если нет – пристроиться хотя бы у стоячего. И выпить подряд три-четыре чашки кофе.