Виктор Улин - Шакал

«Hallia est omnis divisa in partes tres». Тая от наслаждения, Верников прочитал первую, давно выученную наизусть строчку.

Потянулся и скорректировал подушку, чтоб лежать, не напрягая шею.

В номере царила изумительная, ласкающая прохлада.

Балкон выходил на юг, и по утрам здесь никогда не бывало жарко. Возвратясь с завтрака, Верников на несколько минут включил кондиционер. И почти сразу выключил: подобно кошке, он не выносил даже теплых сквозняков, не говоря о пластах ледяного воздуха.

Солнце вставало с другой стороны корпуса, накаляя утренними лучами номера, чьи двери располагались через холл. А сюда проникал лишь свет, а не жара.

Вечером, конечно будет другое дело, – лениво отметил он.

Но для вечера имелось средство.

Над которым, правда, пришлось поработать.

Турки, в отличие от египтян, казались просто паскудными в своей экономии, выжимающей из отеля последний грош. Вся электросистема номера включалась, лишь когда постоялец вставлял в слот свою прокси-карту. То есть электронный ключ от номера. Который, уходя, приходилось забирать с собой. Потому что дверной замок без ключа не открывался. Как, впрочем и положено. Только вынутый из слота ключ сразу все обесточивал. В том числе и кондиционер – и по возвращении номер ожидал чудовищной духотой.

Конечно, можно было оставить карту на месте, а дверь просто захлопнуть. А потом посетовать на свою забывчивость и попросить дежурного портье открыть номер универсальной картой. Или позвать горничную. Но такой трюк мог сработать раза два или три; повторять его не следовало. Хитрые, несмотря на внешнюю простоту, турки наверняка бы догадались, зачем русский «забывает» карту, оставляя кондиционер включенным. И если бы не нашли способа выставить счет за перерасход энергии, то придумали бы способ выколотить деньги. Например, опустошили в его отсутствие платный мини-бар – небольшой холодильник, где потело около десятка мелких бутылочек и штук пять шоколадок, каждая по три-четыре евро – а потом заявили бы, что все съел и выпил он и заставили платить при отъезде.

Однако и мириться с тем, что после обеда приходилось окунаться в одуряющий жар, включать кондиционер и ждать приемлемой температуры, Верников тоже не желал.

Он не знал, сколько получил отель от его путевки после вычета стоимости авиабилетов и доходов турагентства. Наверняка не так уж много. Но он, доктор Верников, не бедный, но и не сверхобеспеченный сорокатрехлетний россиянин, заплатил за двухнедельный отдых тридцать одну тысячу рублей. И не хотел, расставшись с деньгами – которые ему всегда было жаль тратить на себя – испытывать хоть малый дискомфорт.

Поэтому, увидев хитроумную турецкую экономию, принялся изучать устройство прокси-карты. Помимо магнитной полоски, там торчали контакты микрочипа. Верников мало понимал в технике, но ум практического врача, вынужденного строить работу не на знании, а на догадках, подсказал: функции элементов различны. Карта программируется конкретный замок. Но слоты электросистемы наверняка везде одинаковые. Скорее всего, полоса отпирает дверь, а контакты включают электричество.

Истинному знатоку электроники такая догадка показалась бы идиотизмом. Но дилетант Верников решил ее проверить.

Он достал из бумажника несколько автозаправочных и банковских карт, которые неизвестно зачем взял с собой за границу. И принялся поочередно их вставлять. Как ни странно, невозможное получилось. Приняв карту «Лукойлнефтепродукта» за свою, турецкая система заработала.

И теперь, уходя на обед и вечернее купанье, Верников мог спокойно оставить кондиционер включенным. Для стопроцентной надежности он вывешивал табличку «No disturb» – чтобы не заглянул в его отсутствие проверяющий обслуживания в номерах. По утрам ничего не предпринимал: в эти часы номер убирался горничными.

Но сейчас не требовалось ничего.

Воздух оставался по-утреннему свеж.

Верников чувствовал, что в желудке не прошла тяжесть от кунжутных колец – любимого завтрака, которым он тут наслаждался. И стоило еще полежать перед выходом на море.

А лежать он любил.

Потому что в обычной жизни не всегда находилось время даже посидеть.

Сейчас он вспоминал свои колебания перед поездкой: вообще-то собирались они, как обычные люди, всем семейством. То есть вдвоем с женой. Однако в последний момент у Лены возникли обстоятельства: ей предложили должность генерального директора в одной из крупных фармацевтических фирм города. Пришлось выбирать: отдых или карьера, сама идущая в руки.

Алена выбрала второе; он всегда отличалась разумностью.

Но жена не хотела, чтобы Верников пожертвовал собственным отпуском, и заставила ехать его одного. Их отношениям, дружеским и ровным – даром, что у самого Верникова это был третий брак, а у нее второй – недавно исполнилось одиннадцать. Страсть давно ушла, а вместе с нею и желание уединиться в далеком краю. Впрочем, не имея детей, уединиться они могли в любой момент своей обычной жизни. Только в последние годы, размолотые изматывающей работой, секс потускнел и отошел на второй план. Поэтому Верников отправился отдыхать без возражений.

Тем более, поехал он все-таки не один – с семьей друзей. Сергеем Анохиным, его женой и сыном. Как шутила Алена, она отправила мужа «под присмотром». Хотя таковой Верникову не требовался.

Он настолько устал за последнее время, что даже в турецком раю, где с утра до вечера сновали сонмища полуголых женщин, не страдал томлением плоти.

И сейчас, взяв наконец записки Юлия Цезаря о галльской войне, он в глубине души ощущал радость, что вырвался один. Ведь будь рядом Лена – и он не смог бы вот так беззаботно валяться в постели, махнув рукой на кучу всяких мелких дел вроде намазывания кремом, аккуратным развешиванием футболок… которые он просто покидал куда ни попадя. И так далее.

А одиночество в его возрасте казалось идеальным отдыхом. Тем более, при желании он мог в любой момент пообщаться с Анохиными, а потом вернуться в свою скорлупу.

Верников поежился от наслаждения полнейшим комфортом.

Даже искусанные кошками, саднящие после каждого купания предплечья не досаждали. Он привык ощущать – значит, он жил.

Он еще поерзал на кровати, принимая самую удобную позу.

Номер был одноместным. И кровать имела среднюю ширину. Более чем достаточную для одного человека. Даже такого высокого, как Верников.